Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

Поражение корпуса Мюрата под Тарутином, нанесенное Кутузовым 18(6) октября, напомнило Наполеону, что счет времени идет против него. Бездействие, дальнейшая потеря времени в ожидании становились гибельными. А он все не мое найти верного решения. И было ли оно вообще? Можно ли было в сложившихся обстоятельствах найти спасительное решение?

19 октября французская армия выступила из Москвы. Накануне Наполеон принимал противоречивые решения. Наконец он точно определил: «Главная ставка будет перенесена в преддверие Калуги, где армия станет на бивуаках» [1153] Corr., t. 24, N 19287, p. 274. . Герцогу Тревизскому — Мортье был отдан приказ держаться как можно дольше в Кремле, а при отступлении взорвать его; этот бессмысленный варварский акт свидетельствовал одновременно и об ожесточении, и о крайнем смятении духа Наполеона. Ведь он искал соглашения с царем, он и Польшу боялся провозгласить независимой, чтобы с ним не рассориться, а здесь бессмысленный, оскорбляющий русские национальные чувства приказ взорвать Кремль! Какая же во всем этом логика? Приказ этот Мортье был не в силах осуществить: 23 октября он должен был бежать из Москвы [1154] Ibid., N 19286, p. 273–274; N 19292, p. 278–279. .

Уже 26-й бюллетень «великой армии», датированный 23 октября, давал крайне сбивчивое и противоречивое объяснение причин оставления Москвы; будущее изображалось весьма оптимистически, но неясно [1155] Corr., t. 24, N 19304, p. 287–290. . Но Наполеон оказался не в силах претворить в жизнь даже задуманный план отступления. Под Малоярославцем Кутузов преградил ему дорогу. Сражение 24 (12) октября под стенами Малоярославца имело большое значение. Бессьер, осмотрев расположение русских войск, доложил императору, что «позиции не атакуемы». Но император приказал принцу Евгению, возглавлявшему авангард, наступать. Кровопролитное сражение закончилось для французов безрезультатно. Они понесли большие потери. Русские по-прежнему преграждали путь на Калугу.

В описании сражения под Малоярославцем французские мемуаристы [1156] Caulaincourt. Memoires, t. II, p. 93–96; Fain. Manuscrit de 1812, t. II, p. 249–250. , а вслед за ними и историки выдвигали обычно на первый план драматическое происшествие на рассвете 25 октября, когда Наполеон, Бертье, Коленкур, Рапп, выехав на осмотр позиций, едва не были захвачены в плен казаками Платова. В течение недолгого времени, десяти — пятнадцати минут, действительно возникла реальная возможность захвата в плен Наполеона и Бертье; убить их было еще проще. Выхватив сабли из ножен, Наполеон и его спутники на конях хладнокровно ожидали своей участи. Их выручили подоспевшие французские эскадроны. Как справедливо заметил Коленкур, если в пятистах шагах от главной ставки, на главной дороге, на которой расположилась на бивуаках французская армия, могли незамеченно, безнаказанно пройти казачьи сотни, то это было грозным признаком ослабления боеспособности армии [1157] Fain. Manuscrit de 1812, t. II, p. 250. .

Но не это было самым важным в событиях под Малоярославцем. Покидая Москву 19 октября, Наполеон произнес грозные, устрашающие слова: «Горе тем, кто станет на моем пути!» В них собрана была вся горечь и ярость осознанных роковых просчетов. И вот неделю спустя под Малоярославцем на его пути встала русская армия, встал Кутузов.

Вице-король Евгений, его пасынок, непосредственно руководивший атаками, дрался с крайним ожесточением. Он писал матери: «Я вчера сражался с восемью дивизиями противника с утра до вечера, и я сохранил позиции; император доволен» [1158] «Lettres de Napoleon et de Josephine», t. II (ed. 1833), p. 372. . Но и русские не ушли. Они по-прежнему стояли на пути французской армии.

Наполеон долго обдумывал положение; он не мог найти решения. Он объявил, что идет на Калугу; он пригрозил, что сметет всех, кто встанет на его пути. И что же? Он не в силах осуществить принятое решение? Его угрозы остались пустым звуком? Он отдавал себе отчет в том, что тончайшая грань, отделявшая победителя от побежденного, может исчезнуть, растаять в зависимости от принятого решения. Отказаться от движения на Калугу значило признать противника сильнее, признать перед всей армией, что он, непобедимый Наполеон, подчиняется воле Кутузова и ужё не определяет хода войны. Но сохранить инициативу в своих руках, идти на Калугу — это значило начинать завтра новое генеральное сражение, быть может новое Бородино.

Решиться на это Наполеон уже не мог. «Этот дьявол Кутузов не получит от меня новой битвы» [1159] Caulaincourt. Memoires, t. II, p. 93. ,— сказал он наконец на рассвете 25 октября. Как ни драчливо звучали эти слова, то было признанием поражения. Наполеон уклонялся от битвы, предлагаемой Кутузовым. Он приказал армии двигаться на старую Смоленскую дорогу. Грань исчезла; он превратился в побеждаемого. Он отступал, преследуемый русской армией, перешедшей в контрнаступление.

Уже под Дорогобужем стало очевидным критическое состояние армии. Ней, командовавший арьергардом и сдерживавший оборонительными боями натиск русских войск, обеспечивая тем самым отступление шедших впереди корпусов, Ней лучше, чем кто-либо, мог видеть, во что превращалась «великая армия». Трупы, устлавшие всю дорогу, павшие лошади, коляски с награбленным и уже никому не нужным добром, распряженные повозки с ранеными, брошенными на произвол судьбы, отбившиеся от своих частей отряды еще плетущихся солдат — итальянцев, баварцев, немцев, французов, наконец, пушки, брошенные посреди дороги, прямо в руки противника, — все это с неопровержимостью доказывало, что «великая армия» перестала быть не только «великой», она переставала быть армией: она теряла свою боеспособность.

Ней послал своего адъютанта — полковника Далбиньяка с донесением императору: он хотел высказать всю правду. Может быть, император, идущий во главе армии, не знает о том, что творится позади него. Командующий арьергардом не хотел ничего смягчать в ужасающей картине разложения армии. Он приказал Далбиньяку на словах разъяснить императору все размеры надвигающейся катастрофы.

Но Наполеон, приняв Далбиньяка, с полуслова понял, о чем пойдет речь. «Полковник, я вас не спрашиваю о подробностях», — резко прервал он доклад посланца Нея. Он и сам не хуже Нея видел, что творится в армии. Но он знал, что есть вещи, о которых нельзя говорить вслух.

Армия продолжала поспешное движение на Смоленск. Из уст в уста передавали слова, будто бы сказанные императором: «В Смоленске мы отдохнем». Говорили, будто император приказал стать в Смоленске на зимние квартиры. Значит, в Смоленске армию ожидают полные до краев продовольственные склады, теплое жилье, сытная пища, спокойный сон в защищенных от ветра, от мороза, от вражеских пуль добротных домах.