Анатолий Кожевников - Записки истребителя

Спать легли в зимних комбинезонах, в меховых унтах.

К полуночи пришел с завода Иван. В рабочей куртке и кепке он выглядел взрослым. Увидев дядю, он сразу же начал рассказывать ему о своих успехах и о том, как добился их. С увлечением и юношеским задором он говорил, что каждую смену собирает много автоматов сверх нормы. Рассказывал о комсомольцах завода, о том, как они выстаивают у станка по три смены.

Дядя и племянник тепло и задушевно, как два близких друга, вели беседу почти до утра.

Следующие два дня мы пробыли на вокзале, хлопоча о билетах, а затем уехали в запасной полк.

Три месяца спустя я был направлен в маршевый 438-й истребительный авиационный полк. Полк готовился улетать на фронт. Он был вооружен устаревшими английскими истребителями типа "Хаукер Харрикейн" с двигателем "Мерлин ХХ", летать на которых ранее мне не приходилось. Этот самолет на десять лет отставал от советских истребителей. Несмотря на это, я с радостью шел именно в этот полк потому, что он раньше других отправлялся на фронт. Для переучивания у меня было всего три дня.

Первым, кого я встретил в штабе полка, был комиссар Волков. Я доложил о прибытии и подал командировочное предписание.

- Ну, значит, воевать прибыл? - спросил Волков.

- Так точно, ответил я, а он, пронизывая меня умным взглядом, задал новый вопрос: - А как воевать будешь?

- Грудь в крестах или голова в кустах, товарищ комиссар, - выпалил я не задумываясь.

- Ого! Это хорошо. Только лучше, чтобы первое грудь в крестах, а голова должна остаться. Пусть фашистские головы по кустам валяются.

Комиссар направил меня к инженеру на аэродром, чтобы тот без промедления познакомил с двигателем и самолетом.

Обрадованный, я бежал по стоянке и разыскивал инженера. Нашел его около раскапоченной машины. Внешность инженера говорила о перенесенных походах, о привычке к фронтовой жизни, к войне. Передавая приказание комиссара, я заметил, как на суровом лице инженера появилась улыбка. "В чем дело? Что тут смешного?" - недоумевал я. А инженер улыбался все сильнее.

- Толя, а ведь нехорошо зазнаваться, - сказал он наконец.

Что-то знакомое увидел я в глазах, в улыбке. Постой-ка, постой!.. Ну, конечно, он. Маленький мальчик Гудим Левкович, с которым мы вместе учились в 22-й фабрично-заводской семилетке Красноярска.

Обрадованные встречей, мы наперебой принялись вспоминать школу, товарищей, Красноярск...

Однако надо было торопиться с делом. Левкович охотно принялся посвящать меня в устройство и особенности самолета, двигателя. За короткое время я узнал то необходимое, что должен знать летчик в полете.

Когда наше занятие подходило к концу, на летном поле показались командир и комиссар. Инженер доложил о выполнении приказания, а я отрапортовал: - Младший лейтенант Кожевников к самостоятельному вылету готов.

- Ну, раз готов, следует проверить, - сказал командир. - Надевайте парашют и взлетайте. Ваше задание выполнить три полета по кругу, расчет и посадку у "Т".

- Есть выполнить три полета! Минута - и я в кабине "харрикейна". Запускаю двигатель, прошу разрешить вырулить. Все мои мысли и силы направлены на успешное выполнение полета. Наблюдаю за стартером. Вот он махнул белым флажком - сигнал "Взлет разрешен". Даю газ. Самолет начал набирать скорость. Плавным движением ручки отделяю самолет от земли. Замечаю, что "харрикейн" - машина инертная, тяжелая в управлении, но маневренная.

Строю инструкторский маршрут полета по кругу и захожу на посадку. Расчет у посадочного "Т". Посадка на три точки. Самолет коснулся земли и покатился по ровному полю.

Командир, не сделав замечаний, разрешил выполнить два других полета. И они получились не хуже первого.

На следующее утро мне запланировали два полета в зону и полет на воздушный бой с командиром полка.

Весь вечер я обдумывал предстоящий бой. Оценивая маневренность самолета, решил драться на виражах. Бой будет проходить на однотипных самолетах, значит, исход его решит грамотная эксплуатация машины, техника пилотирования и смекалка. Я знал, что в бою необходима быстрая реакция, победителем окажется тот, кто сможет реагировать а эволюцию самолета противника раньше хотя бы на десятую долю секунды. Знать-то знал, но это драгоценное качество за один вечер не рождается, оно воспитывается годами в повседневной учебе и тренировке.

Наконец настал час вылета. Получаю от командира указания, сажусь в машину и взлетаю с ним в паре.

Бой вели над аэродромом. После сигнала самолеты разошлись, затем, развернувшись на встречные курсы, пошли в лобовую атаку. После лобовой последовал каскад различных фигур. И вот "харрикейн" "противника" в моем прицеле. Мне удалось зайти командиру в "хвост" и продолжать удерживать его в прицеле при всех фигурах, какие он делал. Наконец сигнал "Пристроиться", "противник" сдался. Победа!

- Хорошо тянешь, - похвалил командир после посадки. - Следующий вылет на стрельбу по конусу. Это будет и зачетный: тренироваться времени нет, послезавтра уходим.

Самолет-буксировщик вырулил на старт и через пятнадцать минут прошел с распущенным конусом. Стоя на земле, я внушал себе: "Не подкачай, весь полк собрался".

Взлетаю и, не упуская из виду конус, набираю высоту. Первая атака. Прицеливаюсь. Короткая очередь.

За ней еще атака, очередь и еще очередь. Наконец, пулеметы смолкли, патроны все. Верю, что не промахнулся, но все же сомнения не покидают: а вдруг мимо? Сажусь прежде буксировщика. Зарулив самолет, быстро сбрасываю парашют - и бегом к конусу. Вижу, попаданий больше чем на отлично! Комиссар жмет мне руку.

- Так будете стрелять по противнику - фашисты берегись! - сказал командир.

Меня назначили командиром звена, хотя самого звена еще не было. Формировать звенья и эскадрильи окончательно будут за день до вылета. В другое время на слетанность эскадрилий и полка отвели бы немало часов, но сейчас, когда шли жестокие бои на сталинградском направлении, нам было приказано отработать все это в сжатые сроки.

И вот звено составлено. В него вошли Саша Заборовский, Коля Простов и Коля Кузьмин, или просто Кузя, как звали его, потому что он выглядел совсем мальчиком и поэтому не походил на летчика-истребителя.

Кузьмину едва исполнилось восемнадцать лет, остальные летчики были старше двадцати. Командиром эскадрильи временно назначили Лавинского, старшего среди нас по званию и возрасту.

Выполнив по одному полету в составе эскадрильи и полка, мы получили приказание вылететь на фронт.

Первая посадка на ближайшем аэродроме. Из-за наступления темноты пришлось там заночевать.

Никогда не забыть мне событий той кошмарной ночи. Возбужденный Лавинский подошел ко мне и начал рассказывать об ужасах фронта: как фашисты сбивают "харрикейнов", как гибнут наши летчики. Его приглушенный голос заставил меня насторожиться.