Джером Джером - На сцене и за кулисами

Он был в полной уверенности, что и на этот раз будет сидеть в первом ряду и под шумок смеяться над игрой «знаменитости», но тут как назло его заставили играть все роли сбежавшего старика.

Конечно, это пришлось ему не по вкусу, и он страшно ругается. Не дай бог теперь подойти к нему и осведомиться о его здоровье, он готов убить этого человека. На будущей неделе приезжает другой актер на роли первых стариков, но тогда уже будет слишком поздно — наша знаменитость уедет, и такой тяжелой работы уже не будет».

С тех пор как поступил в эту странствующую труппу, я написал Джиму два письма: одно после отъезда нашей знаменитости в другой город, а второе — две недели спустя.

«…Уехал в субботу. Пока он у нас гастролировал, театр все время был битком набит, да и неудивительно.

Ты не можешь себе представить, какое наслаждение для невежественных, заброшенных в глуши провинциалов видеть игру настоящего актера. Неудивительно, что провинциальная публика совершенно равнодушно относится к театрам, когда ей под видом сценического искусства преподносят одни только грубые шутки и плоские остроты. Меня всегда возмущает, когда ничего не смыслящие в этом отношении люди с апломбом заявляют, что провинция служит отличной образовательной и подготовительной школой для молодых актеров. По моему мнению, стоит только два месяца поиграть в провинциальной труппе, чтобы убить в себе даже существующие до тех пор способности к сценическому искусству. По большей части, вас так заваливают работой, даже совсем не относящейся к игре, что у вас едва хватает времени, чтобы, как попугай, заучить роль; но даже если у вас и есть достаточно времени, чтобы вдуматься в роль и изобразить из данной роли оригинальный, самостоятельный характер, то делать это, во всяком случае, бесполезно. Вам все равно не позволят проводить свои взгляды и идеи в исполнении роли. Если вы хотите думать , то должны искать какой-нибудь другой театр, только не провинциальный. Естественность и оригинальное исполнение ролей строго преследуются провинциальными антрепренерами и режиссерами. Все актеры, какую бы роль ни исполняли, должны играть по одним и тем же рутинным, избитым правилам и традициям. Чтобы стать на высоте провинциального драматического искусства, не надо стараться совершенствовать свои способности, а наоборот, убивать их. Весь юмор комедий заключается в красных носах и кувыркании на сцене. Изображая что-нибудь трогательное и печальное, надо так кричать, что через час приходится уходить со сцены с охрипшим голосом. Только тот актер может быть хорошим трагиком в провинции, кто обладает легкими какого-нибудь руководителя политической партии.

Но приехавший из Лондона знаменитый актер сразу преобразил всех нас. Он как будто вдохновил каждого из нас и заразил своим талантом, потому что все мы играли при нем не в пример лучше, чем без него. Я в первый раз играл с настоящим актером, испытывал совершенно новое, незнакомое чувство и могу, не хвастаясь сказать, что играл несравненно лучше. Мне казалось, что я заразился от него энергией и страстностью, начал чувствовать свою роль и исполнял ее реально.

Вот самое важное, о чем в первую очередь должен заботиться и к чему должен стремиться каждый актер.

Многие люди говорят, что надо «быть тем характером, который изображаешь на сцене». Это заведомый абсурд, и ни один здравомыслящий человек не станет серьезно советовать подобные глупости. Представь себе целую труппу, забывшую, что она играет на сцене, и воображающую себя людьми, которых ей поручено олицетворять. Конечно, они станут говорить и делать только то, что им покажется естественным, и когда будет, по их мнению, естественно и натурально; а в результате получится, что они или заговорят все вместе зараз, или никто ничего не будет говорить. Подобный энтузиазм никогда не будет преклоняться перед ничтожными требованиями сценической иллюзии. Подобные актеры будут шагать через рампу и падать на головы оркестра, облокачиваться на горы, забывая, что они нарисованы на полотне. Действительно, это будет грандиозное представление, хотя, к счастью, очень непродолжительное. Во всяком случае, придется посылать за полицией, не дожидаясь конца первого акта, потому что, в противном случае, первый любовник перережет по крайней мере половину состава труппы, молодой премьер похитит премьершу со всеми ее драгоценностями и нарядами, а «благородный отец» умрет от разрыва сердца. Не знаю, что будет делать на следующий день антрепренер. Я думаю, он выйдет к публике перед началом спектакля и обратится к ней со следующей речью:

— Милостивые государи и милостивые государыни! Я должен извиниться перед вами за то, что сегодня моя труппа не может в полном составе участвовать в представлении. Вчерашнее исполнение актерами своих ролей было так реально, что сегодня в живых остались только комик и актер для всякого амплуа. Но в нашем распоряжении имеется много трупов, поэтому при помощи их, а также при благосклонном участии вышеупомянутых двух актеров мы сделаем со своей стороны все возможное.

Даже изучая и репетируя роль в своей комнате, никто не должен ни на один момент стараться отождествлять себя с олицетворяемым лицом. Даже самые великие актеры, создавая характер, никогда не забываются и не воображают себя кем-то другим. Одни только сумасшедшие могут думать, что они не то, что есть на самом деле, а какие-то фантастические личности. Но ведь сумасшедший — больной человек со страшно развитым воображением и большой впечатлительностью, благодаря которым он может понимать и проникать во все человеческие мысли и чувства, поэтому, нарисовав в своем воображении характер человека, которого хочет олицетворять, он может проследить все нюансы ума этой воображаемой личности, при всех возможных обстоятельствах и положениях.

Но такая впечатлительность не годится для сцены. На театральной сцене должен господствовать ум, свободный от всех подобных безумных идей. Все, что нужно для хорошей игры, так это — точное повторение того, что выучено у себя дома, и затем полное хладнокровие и хорошая память с того момента, как поднят занавес. Конечно, актер должен чувствовать, что играет. Чувство есть душа сценического искусства, она увлекает зрителя; это тот огонь, который Афродита вдохнула в Пигмалиона. Но это чувство скорее дело памяти, чем всего остального…»

В другом письме я писал:

«…Прошлую пятницу меня много вызывали. Я играл ту же роль, в которой нашему первому любовнику подбили и испортили глаз, а он играл роль злодея, который хочет зарезать меня во сне (резонер ушел от нас после такого несчастья). Все шло очень гладко; я лежал на кушетке в глубине сцены, а он подкрадывался ко мне с ножом в руках. Я лежал как ни в чем не бывало и ждал только реплики, чтобы вскочить, как вдруг открыл глаза и увидел наклонившегося надо мною Р. Может быть, и вправду я совершил по отношению к нему какую-нибудь несправедливость?