Андрей Козлов - Тревожная служба

А через несколько дней меня вызвали в городской отдел НКВД и предложили поехать в Саратовское пограничное военное училище.

- Поздно, - развел я руками. - Уже решил пойти в авиацию.

- У вас такая биография, что только в НКВД и служить! - ответили мне.

Мне шел двадцать первый год. Еще ребенком я спал и видел себя военным. Не буду летать? А такая ли уж это беда? Буду охранять нашу границу, задерживать шпионов... И я твердо сказал:

- Согласен. Доверие оправдаю!..

Несколько дней провел я в родных краях. Когда настало время отъезда, односельчане но старинному обычаю проводили меня до околицы.

- Приезжай, Андрей, на побывку! - приглашали они. В военной гимнастерке, в брюках и сапогах, которые мне подарил брат Гавриил, я чувствовал себя самым счастливым человеком. Все во мне ликовало. Когда поезд тронулся, мне казалось, что колеса отстукивали: "Пог-ра-нич-ник, ко-ман-дир..." Я мысленно подгонял поезд: "Быстрее, быстрее!"

В Саратов прибыл вечером. Дежурный по училищу выслушал меня и спокойно сообщил:

- Прием в училище закончен, вы опоздали.

Радость сразу померкла. Вот тебе и "пограничник-командир".

- Что же мне делать?

- Вернуться обратно.

- У меня на руках пакет за пятью печатями из Ачинского горотдела НКВД Красноярского края, - ухватился я за спасительную соломинку. - Кто-то ведь должен взять его у меня, прочитать находящиеся в нем документы.

- Резонно, - согласился дежурный. - Переночуйте в карантинном помещении. Завтра разберемся.

Утром дежурный проводил меня к заместителю начальника училища полковнику Простову.

Вскрыв пакет, тот углубился в чтение моих бумаг и время от времени произносил вслух:

- Среднее образование... Диплом с отличием... Такие нам нужны!

С видом победителя я посмотрел на дежурного? "А вот и не опоздал!"

В этот же день приказом начальника училища комбрига Крамарчука я был зачислен курсантом...

* * *

"Как-то все сложится теперь?" - подумал я, возвратившись из мира воспоминаний.

Поезд, не останавливаясь на маленьких станциях, мчался вперед, приближая меня к Москве.

Всего раз в жизни был я в столице, да и то проездом. Многоэтажные дома, красавцы мосты, шумные улицы - все ранее увиденное слилось теперь перед моим мысленным взором в пеструю картину.

С военной Москвой я был знаком по кадрам кинохроники, газетам да по письмам брата Гавриила, участника военного парада на Красной площади 7 ноября 1941 года. В памяти возникали аэростаты воздушного заграждения в небе, зенитные батареи на площадях Пушкина, Коммуны, баррикады из мешков с песком на улице Горького, противотанковые ежи на окраинах...

Москва...

Я мечтал о ней в далекой сибирской деревне Петровке, в лесах Заполярья, на островной пограничной заставе южнее Выборга, на Ладоге... И вот я еду в этот город, еду не на день и не на два - на годы...

Незаметно для себя я уснул. Меня разбудили громкие голоса, суета поезд подходил к Москве.

Первое, что поразило нас на перроне, - это обилие электрических огней, оживленные разговоры и смех. Не сразу мы к этому привыкли и по-прежнему, как на фронте, разговаривали вполголоса, закуривая, старательно прикрывали ладонями трепетный огонек зажигалки.

К вагону приближался высокий, статный капитан-пограничник. Новенькая форма, хромовые сапоги... И нам сразу стало неудобно за свои помятые, кое-где прожженные шинели, кирзовые сапоги, не знакомые с гуталином и щеткой, за видавшие виды вещевые мешки.

- Живут же люди! - с завистью сказал один из нас, кивая на капитана.

- Кому война, а кому - мать родна, - добавил другой.

- Северо-западная? - спросил офицер. - С приездом! - Он дружески улыбнулся, сверкнув красивыми, ослепительно белыми зубами, и каждому крепко пожал руку.

Кисть капитана была изуродована иссиня-багровыми грубыми рубцами, одного пальца не было. Нам стало стыдно за то, что мы так нехорошо подумали об этом человеке.

- Для вас приготовлено общежитие, - объявил капитан. - Сегодняшний день - в вашем распоряжении: приведите себя в порядок, посмотрите город, навестите родных и знакомых, у кого они есть. Завтра в десять ноль-ноль вас примет начальник войск. На привокзальной площади вас ждет автобус.

Как только машина тронулась, мы прилипли к окнам. Столица совершенно изменила свой облик. Уже не было на площадях зенитных орудий, не жались к тротуарам толстые колбасы аэростатов, исчезли баррикады из мешков с песком, противотанковые ежи. Весело названивая, громыхали трамваи, в потоках автомашин неуклюже прокладывали себе дорогу троллейбусы. Дома смотрели на нас умытыми, без бумажных крестов, окнами. Нигде не было видно следов бомбежек.

Трудно описать, что творилось со мною, когда мы проезжали через Красную площадь. Приятно заныло сердце. Мне почудилось, что вдруг раздвинулись границы площади, стало словно бы светлее. На какое-то мгновение я даже дышать перестал - смотрел во все глаза, стараясь ничего не пропустить. Мавзолей Владимира Ильича Ленина... Кремль... Лобное место... Памятник Минину и Пожарскому... Храм Василия Блаженного... Все это я видел впервые. Шофер - спасибо ему! - понял, что творилось в душе каждого из нас, и как можно медленнее провел машину по Красной площади.

* * *

Всех нас мучила одна мысль: как-то сложится дальнейшая наша судьба, кто кого "в плен возьмет" - учеба нас или мы ее? Мы не раз смотрели в глаза смерти, не раз ранены были, ходили за "языком", водили подразделения в штыковые атаки, попадали под бомбежку и артиллерийский обстрел... Но учеба в академии! Она казалась нам страшнее всего пережитого. Мы понимали: учеба потребует напряжения всех сил, бессонных ночей, мучительных раздумий, ей нужно будет отдать всего себя.

Мы знали: учебную и воспитательную работу со слушателями в академии ведут люди заслуженные, широко известные не только в военных кругах. Это и радовало, и пугало. Крупные ученые, знатоки военного дела, обогатят нас знаниями. Но как надо готовиться, сколько надо перечитать литературы, чтобы, разговаривая с таким человеком, не выглядеть профаном?

Однако до учебы, как оказалось, было еще далеко. Беседа с начальником войск охраны-тыла Красной Армий, с которым мы встретились утром следующего дня, напоминала ленинградскую. Генерал высказал особенно теплые слова в адрес офицеров-фронтовиков, отметил, что направление в академию - это большая честь, что он уверен - на учебу приехали лучшие из лучших. И все-таки...

В общем, нас снова ждали экзамены по русскому языку и литературе, алгебре и геометрии, географии, топографии и другим дисциплинам. Разница состояла в том, что было решено проверять нас не с места в карьер, как в Ленинграде, а дать нам две недели на подготовку.

Не все прошли через "фильтры": одни не сдали экзаменов, других забраковали врачи, которые, как нам казалось, придирались к каждому пустяку, третьи споткнулись на мандатной комиссии. Северо-западная граница "потерь" не имела, и мы, ленинградцы, чувствовали себя героями.