Анатолий Краснопольский - Я прошу тебя возвратиться

- Но разве я один? А Женя Ангел? А Анна?

- Анна? После се фортелей у метро? - Мама безнадежно опускает руки. Ах эти молодые, они могут только ревновать. Отец, только отец - твоя верная опора. Вот вы с ним бьетесь над одной проблемой, считай, две жизни на нее уходит...

Она сказала эти слова так просто, будто ты живой, будто мы с тобой в одной клинике работаем, ездим по утрам одним трамваем, заходим в одну и ту же ординаторскую...

Мы с отцом... Протягиваю руку и достаю с книжной полки альбом. И снова, в тысячный раз читаю: "...погиб смертью храбрых". Напротив слова "похоронен" стоит прочерк. Чернилами кто-то провел по бумаге черточку и чуть было навсегда не скрыл тебя от меня, от нас с мамой. Спасибо Вере Полищук: написала, сообщила твой вечный адрес, прислала дневник. Вот он, конверт, желтый, как осенний лист. "Нагольное-Тарасовка"... Паутннка корявых, вовсе не твоих строчек: "...Пишет вам медсестра местной больницы... Бомба пробила крышу дома в тот час, когда ваш муж оперировал... Приезжайте после войны и наши места, спросите Верочку. Так он меня называл... Всего три дня и три ночи я провела рядом с ним... Но любить этого человека буду всегда..."

Переворачиваю желтый листок. Оборванные края.

"Твой отец остановился на том, на чем мы с тобой топчемся сегодня", мелькнули в голове слова Якубчика.

Зевая, он как будто упрекает тебя. Даже не знаю, как псе это назвать: наглостью, злопыхательством? Нет, еду немедленно, сегодня же.

Захожу к Пронникову. В коридоре сталкиваюсь с Женей. Почему он грустный? Веки красные, воспаленные.

Что с тобой, друже? Махнул рукой. Ну, поговорим еще.

Захожу в палату. От солнечных бликов пушистая седина Ивана Васильевича кажется розовой. А в глазах своего подопечного я не вижу радости. Сперва видел. А потом - консилиумы... И Пронников начал понимать: на этом все кончится снова. Он уже просто устал ждать.

Сажусь рядом.

- Я был в вашем училище и видел расписание. Каждый день по две, по три ваших лекции планируется. Не многовато ли, Иван Васильевич?

Иван Васильевич безнадежно силится повести плечами, пытаясь привстать.

- Я вас не понимаю. - И он сердито отворачивает от меня голову.

- Еще потерпим, осталось совсем немного, - говорю я теперь без шуток, сознавая, что моя ирония была ни к чему. - Понимаете, дорогой Ивап Васильевич, я должен еще посоветоваться со своим отцом.

Иван Васильевич настороженно сдвигает к переносице брови:

- Ваш отец погиб на фронте.

Впрочем, если к могиле человека приходят люди, значит, он еще жив.

Пронников плотно сжимает губы. Кажется, он все понимает. Мне так важно, чтобы он понял. И когда из палаты его повезут на каталке, я хочу, чтобы он знал, что я не бог, что я пришел к его беде через беды прошлого и незавершенного. Я хочу, чтобы в операционной, нот не наступит наркозное небытие, он знал, что над ним склоняюсь не один я. Что рядом с моими руками ссгодня работают и твои руки, отец. Руки, которые три дня и три ночи, без роздыха и смены, спасали Ваню Федорова. Добрые, теплые руки. Мне так нс хватает их сегодня. И я прошу тебя, отец, возвратиться и встать рядом со мной.

Нагольное-Тапасовка... Штемпель тридцатилетней давности... Встречу ли я там Веру, медсестру местной больницы? А если все быльем поросло? И тот день, когда восьмерых одной бомбой, и память о теое? Вместе с воронками и траншеями заросли, заровнялись под дождями забвения переплетенные войной человеческие судьбы.

Ветром времени отнесло в сторону все мимолетное, случайное, сгладило, заровняло ухабы той кромешной поры.

Но я еду. Все в сторону. Начальник госпиталя отпустил на двое суток.

- Не забудь, пожалуйста, - мама протягивает сверток, - тут завтрак. Ты обычно завтракаешь в поезде, я знаю.

- Откуда ты знаешь?

- Это привычка твоего отца. Завтракаешь в поезде, чтобы сразу, спрыгнув с подножки вагона, делать свои дела. - Мама старается говорить ровно, а слезы бегут по бороздкам морщинок.

- Давай я обниму тебя, мамочка. И присядем на дорожку.

Пуговицы не лезут в петли. Билет куда-то исчез. После лихорадочных поисков нахожу его лежащим, как напоказ, на письменном столе рядом с портретом Пирогова. Прячу в карман Верипо письмо.

- Пусть этот адрес отца помо-жет твоему делу, во имя его он сложил голову.

- Кто спрашивал Нагольное-Тарасовку? Вот она внизу.

С гребня перевала, словно с борта самолета, отчетливо выписываются контуры продолговатой долины. По ее желобу разбежались в испуге хаты, белостенные, кирпичные, под камышовыми крышами. Шахтерский поселок с лесом телевизионных антенн. Здесь, как в укрытии тогда располагался твой госпиталь. Теперь я понимаю почему все произошло именно здесь. Поселок обступили каменистые склоны, и бомбардировщикам было непросто сюда залетать, чтобы вести прицельный огонь. Разве только с большой высоты, сбрасывая бомбы наугад.

На тормозах автобус сползает все ниже и ниже.

В стороне остался дымящийся террикон. Автобус плавает на ухабах, люди уже берут в руки свои чемоданы, корзины, сумки. Кондуктор сворачивает ленту с билетами.

- Скажите, - обращаюсь к соседу, - тут есть памятник погибшим?

- Они везде есть. Пройдете немного, и в аккурат напротив поселкового Совета.

- Это прямо-прямо, - говорят мне.

Камень тарахтит под ногами, или это с мороза мои туфли так звонко выстукивают дробь, или в висках стучит. Из-за поворота выскочила новенькая "Волга", толпа шахтеров, в спецовках, с касками в руках, проводила меня изучающим взглядом. Две девушки торопкой походкой спешат навстречу. Разминувшись, хихикнули, побежали. Вид у меня, наверное, не очень. Может, в этот дом с темно-зелеными резными ставнями, а может, в тот, что у колодца с длинным, как шлагбаум, журавлем, упала сброшенная наугад бомба?

- Это поссовет?

- Ага, сразу за чайпой.

Вспомнил, что давно не ел. И сразу заоыл. Подхожу. Обелиск, окруженный оградой из 110беленногоштакетника. Плита. Серая плита из камня. Выоиты фамилии: Андросов В. П., Гаркавепко Г. И., Султанов Б. О Федоров И. И. Ваня Федоров, тот самый, про которого ты писал? Значит, и в тыл не успел отправить юного командира, поднимавшего свой взвод в атаку? Да нет не может быть. Просто однофамилец. Еще раз читаю фамилии. Наверное, первый раз тебя пропустил. Виноградов К. М., Корж В. П. В ушах грянул залп. Одпп, другой третий. Показалось, что с ветвей дуока от сотрясенного воздуха слетела последняя осенняя листва, подселенная морозцем и оттого кажущаяся невсамделишной.

Смахнул листву с плиты. Снова читаю. Где же, где твоя фамилия, наша фамилия? Почему-то оглядываюсь вокруг. Кого бы спросить? и снова читаю, и снова не нахожу А может, и не должно тут тебя быть? Во время воины всякое случалось. Выходит, какая-то медсестра Вера назвала адрес "Нагольное-Тарасовка" зря? А кстати, где местная больница?