Курт Рисс - Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945

Несколько часов спустя после кончины Гинденбурга армия была приведена к присяге на верность Гитлеру. А еще через двенадцать дней в Берхтесгаден явился фон Папен и вручил Гитлеру завещание покойного президента. Как только его обнародовали, поползли слухи, что завещание поддельное.

Для сомнений и подозрений было предостаточно причин. Итак, в конце концов завещание обнаружилось, и лежало оно в конверте, запечатанном большими сургучными печатями. Но чтобы его найти, вовсе не был нужен громадный срок в двенадцать дней, тем более если учесть, что Гинденбург был не в состоянии его написать без помощи своего сына или Мейсснера, статс-секретаря (Гинденбург никогда не пользовался услугами машинисток). «Затеряться» оно тоже не могло, так как, по легенде, было составлено в замке Нейдек, откуда Гинденбург перед смертью никуда не выезжал.

5 августа министр пропаганды известил британских корреспондентов о том, что завещание отсутствует, и за весь период между кончиной Гинденбурга и чудесным появлением завещания ни одна немецкая газета ни словом не обмолвилась о его возможном существовании. Это означало только одно: циркуляры министерства пропаганды запрещали под каким-либо видом упоминать о нем.

Но еще более показателен стиль самого документа. Гинденбург никогда не был замечен в склонности к литературным оборотам немецкого языка. Его мемуары писали специально нанятые люди, владевшие пером. А его многословное завещание пестрело несвойственными ему выражениями. Так, например, он назвал себя «фельдмаршалом мировой войны», то есть теми же словами, которые изобрел Геббельс во время последней избирательной кампании. Гинденбург непременно использовал бы правильное название воинского звания: генерал-фельдмаршал. Гитлер именовался не иначе как «мой канцлер». Но так мог бы сказать сюзерен – император или король, – но никак не Гинденбург. Весь тон был слишком высокопарным, а иногда даже встречались выражения вроде «знаменосец культуры Запада» или «юдоль страданий и слез, где царит угнетение и саморазрушение». Это были типичные клише нацистской пропаганды.

Гитлер упоминался в «завещании» несколько раз, в то время как о любимом и почитаемом Гинденбургом кайзере не было ни единого упоминания. Ничто не выражало его верноподданнических чувств к монарху. И наконец, несмотря на его глубокую религиозность, ни о Боге, ни о религии не было сказано ни слова. Одного этого более чем достаточно, чтобы считать, что документ был сфабрикован. Он мог быть написан только кем-то из узкого нацистского круга, кем-то из тех, кто в последние годы стоял в жесткой оппозиции к Гинденбургу. Одним казалось, что «завещание» подделал сам Гитлер. Другие, и среди них французский посол Андре Франсуа-Понсе, полагали, что подделка – дело рук Геббельса.

«Пропаганда – жесткая доктрина, она проистекает из живого и глубокого воображения», – заявил Геббельс несколько дней спустя на партийном съезде в Нюрнберге. Как иллюстрацию к своим словам он мог бы привести поддельное гинденбурговское завещание.

«Нынешнее положение Германии в сфере внешней политики напоминает время 1910–1913 годов, – написал Геббельс в одном из своих секретных циркуляров. – Непримиримым врагом Германии, как Веймарской республики, так и национал-социалистического правления, является Франция». Его послание предназначалось исключительно агентам за рубежом. С другой стороны, было необходимо убедить французов в том, что нацисты желают мирного франко-германского сотрудничества. С этой целью некто Отто Абец, молодой человек из Германии, связался в конце 1934 года с писателем Жюлем Роменом. Последний в то время являлся президентом международного Пен-клуба, который за несколько месяцев до описываемых событий выступил с осуждением преследований еврейских и нееврейских писателей-либералов в Германии и полыхающих костров из книг. Мсье Ромен был пылким пацифистом, наивно веровавшим в то, что мир можно сохранить усилиями «людей доброй воли» [45].

Абец и представился писателю таким «человеком доброй воли». Он организовывал поездки французской молодежи в Германию, а теперь предложил Жюлю Ромену помочь ему с приглашением группы молодых немцев во Францию – с тем, чтобы укрепить культурные связи. Наконец, он пригласил и самого мэтра в Берлин выступить перед немецкой молодежью. В Жюле Ромене взыграло тщеславие. Он принял предложение в ноябре 1934 года. При входе в Берлинский университет его приветствовали сотни эсэсовцев, тысячи членов гитлерюгенда выстроились перед ним, в его честь звучали фанфары. Еще никогда частному лицу не оказывали такой прием в Германии. И Геббельс не преминул подчеркнуть это при встрече с писателем, которая состоялась на следующий день. Он жал ему руку и уверял, что речь, произнесенная Роменом, произвела на фюрера сильнейшее впечатление. Речь тут же перепечатали все газеты, естественно по указке Геббельса. Жюль Ромен был крайне польщен. Он хотел верить, что способствовал великому делу единения немецкой и французской молодежи. Вряд ли ему когда-либо приходило в голову, что, по сути, он выступил в роли бесплатного рекламного агента доктора Йозефа Геббельса.

Вопреки опасениям Геббельса завоевать французскую прессу оказалось еще легче. Интервью с Гитлером появлялись на первых полосах. Мадам Титайна, лучший репортер «Пари суар», самой крупной по тиражам газеты на континенте, едет в Берлин, и там ей улыбается удача: она берет интервью у самого фюрера. Точно так же поступает Бертран Жувенель из «Паримиди». Похоже, издатели не думали, что подобными публикациями создают Гитлеру рекламу стоимостью в многие миллионы. То же самое можно сказать и о британской прессе, хотя и с некоторыми оговорками. К примеру, лондонская «Санди экспресс» опубликовала статью Геббельса, где тот опровергал сообщения о бесчеловечных преступлениях, творимых в Германии. Специалистом по интервью у нацистских главарей стал Уорд Прайс из «Дэйли мэйл», которой владел лорд Ротермир. После процесса по делу о поджоге рейхстага он стал рупором гитлеризма и неоднократно заявлял, что оправдание Димитрова – позорная судебная ошибка. 9 марта 1935 года он предоставил Риббентропу возможность выступить с утверждением, что Германия не вооружается.

16 марта 1935 года министерство пропаганды пригласило немецких и иностранных журналистов на пресс-конференцию, где доктор Геббельс должен был выступить с заявлением «чрезвычайной важности». В небольшом конференц-зале собралось около сотни человек, и через несколько минут ожидания вошел торжественный и значительный Геббельс. Он зачитал новый указ Гитлера о восстановлении всеобщего военного обучения и призыве новобранцев в создаваемые вооруженные силы численностью в двенадцать армейских корпусов, что было равно тридцати шести дивизиям.