Курт Рисс - Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945

Он обнаружил, что в лице Черчилля нет «ни одной черты, свойственной порядочному человеку». И далее: «Оно обезображено цинизмом. Его ледяные глаза выдают бесчувственную натуру. Он готов шагать по трупам, лишь бы удовлетворить свое безмерное и ненасытное честолюбие… Черчилль до сих пор не знает, каким образом Англия может выиграть войну. Ответ был ему неизвестен и тогда, когда по его настоянию Британия объявила войну рейху». Мало того: «Он совращает не детей, а целые народы. Для него они не больше чем средство достижения цели. Он так же чувствителен, как и бегемот… Черчилль подобен игроку, которого невозможно убедить, что лучше вернуться домой с остатками состояния, чем спустить все до последнего гроша. Что же, прекрасно, пусть Черчилль продолжает игру – расплачиваться придется Англии». Так пророчествовал Геббельс. «Когда настанет время писать историю поражения Британских островов, самая важная глава в ней будет названа «Черчилль».

Весной 1941 года казавшееся далеким поражение Британии, похоже, стало неминуемым. «Мировой порядок созрел для падения, он даже перезрел!» – кричал Геббельс. Операции «Морской лев», которой отводилась роль завершающей точки во вторжении в Британию, предшествовала ожесточенная борьба в воздухе. 10 мая она достигла невиданного ранее накала. Никогда Лондон не подвергался таким безжалостным бомбардировкам. Серьезно пострадали Вестминстерское аббатство, здание парламента и Британский музей. Геббельс ликовал. Его совершенно не трогало, что был нанесен невосполнимый урон историческим памятникам, обладающим высочайшей культурной и художественной ценностью.

Действительно, он еще верил, что моральный дух неприятеля можно сломить непрерывными атаками с воздуха [71]. Однако, несмотря на собственную убежденность и на неоднократные уверения Геринга, что победа не за горами, Геббельс так и не выступил перед публикой с конкретными обещаниями, хотя соблазн был велик. В то же время он дал указание снова опубликовать отчет Американского института общественного мнения от июля 1940 года, согласно которому только 32 процента американцев верили в победу Британии. Зато он тщательно скрывал от немцев результаты более позднего опроса населения, который был проведен Институтом Гэллапа весной 1941 года и по которому эта цифра выросла до 50 процентов.

Как бы то ни было, Геббельса беспокоил не только Черчилль, но и весь британский народ, его поразительная стойкость и нежелание признать поражение. Сам Геббельс считал, что англичане проиграли войну по всем статьям. «Почему истекающий кровью боксер все еще топчется в нокдауне на ринге и бестолково размахивает руками, тщетно пытаясь нанести удар? Почему он не может понять, что бессмысленное сопротивление только приведет противника в ярость, и тогда последний, нокаутирующий удар будет всесокрушающим? Почему?» – в истерике вопрошал Геббельс.

Еженедельно Геббельс писал редакционную статью для газеты «Рейх». Этот печатный орган помогал ему проводить нужную политику. Его статьи читались не только в Германии, но и во всей Европе людьми, которые не отличались особыми симпатиями ни к нацистам, ни к германскому правительству. Читатели, настроенные большей частью нейтрально, а порой и оппозиционно, потом утверждали, что их привлекал всего лишь стиль Геббельса, а не содержание его статей. Тем не менее хлесткие аргументы Геббельса зачастую достигали своей цели. В статье о поэтах и писателях он так объяснял психологию читателя: «Для современников нет ничего более интересного и увлекательного, чем увидеть, какие слова нашел человек их поколения, чтобы передать все, что они сами чувствуют, но не могут выразить в своей беспомощной немоте».

Вероятно, так оно и было. На читателя в первую очередь производил впечатление стиль, тот стиль, которому, по словам самого Геббельса, невозможно научиться, как невозможно научиться понимать и чувствовать пропаганду.

Прежде, в те времена, когда он редактировал «Ангрифф», статьи были для него всего лишь самым доступным и быстрым средством, которое к тому же не требовало особой вдумчивости. Он мог под впечатлением последних событий за несколько минут продиктовать текст любому сотруднику, оказавшемуся под рукой. Иногда он даже откладывал другие дела, чтобы поскорее отправить статью в типографию. Он диктовал из головы, без каких-либо предварительных набросков, при этом расхаживал взад-вперед, без остановки излагая свои мысли. Иногда он подкреплял их жестикуляцией и патетическими интонациями в голосе, то угрожающе поднимая сжатый кулак, то с размаху ударяя рукой по столу, как будто стоял в это время на трибуне. Он ни на минуту не прерывал поток слов и без всякой паузы говорил: «Конец. Все». Стенографист уходил, статью перепечатывали, в редких случаях Геббельс вносил в нее незначительную правку, но обычно даже не пробегал ее глазами. Отсюда и происходили его напористые и броские сентенции, порой грубые и сформулированные на скорую руку.

Но теперь он подходил к задаче совершенно иначе. Он заранее делал предварительные заметки. Для него готовили цитаты или краткие выдержки из необходимых книг, и он их внимательно изучал. Затем, обычно поздно вечером, он закрывался в кабинете или в студии и писал статью в черновом варианте. Теперь свои статьи он редактировал по два-три раза, а некоторые и по семь. Когда, наконец, написанное удовлетворяло его, он не передавал статью секретарю, а звонил личному стенографисту и диктовал ее всю от начала до конца по телефону. Ее тут же перепечатывали и представляли Геббельсу, который еще раз проходился по ней карандашом, пока на свет не появлялся окончательный вариант, соответствовавший тому, что он называл совершенством.

В результате Геббельс выработал блестящий, ясный, почти аскетический стиль, построенный на отточенных фразах и прекрасно подобранных словах, передающих все нюансы мысли. Казалось, он стремился вернуться к годам своей ранней юности и к традиции древнегреческих и римских мастеров прозы, которых он штудировал в школе. Многие из его статей скорее напоминали «упражнения в латыни, чем настоящий немецкий язык», по колкому выражению, которое молва приписывала рейхс– министру вооружений Альберту Шпееру. Но главным в них было содержание – оно должно было оказывать успокаивающее воздействие на читателя. Создавалось впечатление, что их писал не человек, ведущий жестокую и беспощадную борьбу, а победитель, выигравший сражение и размышляющий о недавних событиях с бесстрастной отчужденностью, победитель, которому не подобает раздражаться, тем более впадать в неистовство.

Все другие статьи, печатавшиеся в газете «Рейх», также были написаны не без таланта. Авторам запрещалось прибегать к грубому, характерному для национал-социалистов жаргону, который мог вызвать неприязненные чувства в читателях. Не допускались также истеричные заголовки, которыми пестрела остальная германская пресса.