Эрнст Вайцзеккер - Посол Третьего рейха. Воспоминания немецкого дипломата. 1932–1945

В январе 1944 года мы ожидали третью перемену декораций в Риме, когда союзники неожиданно высадились в Неттуно (точнее, в соседнем Анцио, где с 22 января американцы высадили около 50 тысяч солдат. Десант был блокирован немцами и сидел, ведя бои на удержание плацдарма и неся большие потери, на этой «малой земле» до мая 1944 года. – Ред.), находившемся на расстоянии часа езды на машине к югу от Рима. Они располагали достаточными силами, чтобы достичь столицы, уничтожить небольшой немецкий гарнизон и нанести Верховному главнокомандованию серьезный удар. Вместо этого союзники окопались на побережье и сражались там почти шесть месяцев, пока, наконец, в июне 1944 года вошли в Рим.

Действительно, можно говорить (как и делали люди в то время), что Риму чудом удалось избежать опасности, когда он переходил из рук немцев к союзникам. Падение города в течение нескольких месяцев казалось делом решенным, оставался другой вопрос. Когда придет время, кто защитит население от жестокого насилия? Смогут ли германские войска отойти без боя и разрушения мостов на реке Тибр? Станут ли союзники вступать в бой с немцами, когда те начнут отход?

В первую очередь следовало осуществить демилитаризацию Рима. Во-вторых, внушить всем, что Вечный город со всеми своими памятниками и ценностями никоим образом не должен пострадать. Отступавшие к северу германские войска должны были направляться вокруг города, никакие повреждения домам и мостам не должны были наноситься. В критический день только несколько слабых и усталых германских колонн промаршировало мимо нас через Порта-Пиа, население не выказывало никакой враждебности по отношению к ним, даже давало им попить. Одинокий отставший солдат в бронемашине успел заправиться нашим скудным запасом бензина на вилле Бонапарте. Затем все затихло, и через значительный промежуток времени в город вошли союзники.

Чтобы обезопасить себя, я получил полномочия от германского Верховного главнокомандования в Италии предупредить союзников через Ватикан, что Рим будет сдан без боя. В одиннадцать часов вечера в пятницу 3 июля я передал это послание государственному секретарю Ватикана. Но события развивались неожиданно быстро, и спустя двадцать четыре часа, как уже говорилось выше, союзники уже были в Риме. Вечный город прошел через чудесное избавление от тысячи грозивших ему опасностей.

Возможно, что подоплека того, что произошло, никогда не прояснится и никогда не станет известно, чья в этом заслуга. Сам же я склонен думать, что все произошло благодаря незаметной активности римского папы и разумным распоряжениям Кессельринга относительно постепенного отхода германских войск. Говорили, что позже Гитлер сумел даже нажить пропагандистский капитал на той роли, которую сыграли немцы в сохранении Рима. Не знаю, стоит ли оправдывать его за это.

Когда я покидал Гитлера в 1943 году, он сказал мне: «Я искренне вам завидую». Мне было любопытно узнать, что скрывалось за этой ремаркой, и я спросил его, почему он завидует мне, ведь я отправляюсь в Италию (как я уже говорил, в некотором смысле я перемещался во враждебную страну). На это Гитлер мне ответил: «Теперь я должен вернуться в мою ставку на Востоке. Как бы мне хотелось провести три месяца в таком культурном центре, как Рим».

С июня 1943 года по июнь 1944-го я не смог ничего достичь в Риме в области общей политики. Но мы, как члены посольства в Ватикане, в некотором роде достойны похвалы за то, что нам удалось уберечь Вечный город и церковь.

После того как союзники в начале июня 1944 года вошли в Рим, служебный персонал нашего посольства был переведен за экстерриториальные границы виллы Бонапарте, которую мы теперь не могли покинуть. Там мы ждали несколько недель, пока союзники не обратились к нам с просьбой переместиться в Ватикан, поскольку только дипломаты союзных стран могли занимать городские апартаменты. Поэтому нам пришлось уменьшить наш штат наполовину.

Мне предстояло выполнить болезненную операцию. Одного из моих сотрудников, советника, навязанного мне Риббентропом, не хотели видеть в Ватикане. Он прибыл из партийной канцелярии Бормана, врага церкви номер один. Проблему за меня решили американцы, в первый же день оккупации арестовавшие этого человека прямо дома и отправившие его обратно в Германию для обмена. Вначале Риббентроп возмутился, что я избавился от приставленного им соглядатая, но вскоре успокоился. Арестованный таким же образом 5 июня на улице итальянцами фон Кессель, прозванный «немцем», возможно из-за своего могучего телосложения, к счастью, через шесть недель смог вернуться к нам, когда мы перемещались в Ватикан.

Примерно в то же время в газете Il Tempo, а также в американском журнальном агентстве появились материалы, в которых обсуждалась моя личность. Там говорилось, что я отмежевался от нацистского правительства, что не было правдой, ибо такой шаг не входил в мои намерения. На примере моего венгерского коллеги барона Апора можно было легко увидеть, что происходило с дипломатом оси, отрекавшимся от своего правительства: второстепенная новость, толерантное обращение со стороны союзников, но с политической точки зрения никакого результата. Я приехал в Рим вовсе не для того, чтобы обелить свою репутацию и полагаться на милосердие союзников. С 1933 года я не однажды ставил вопрос о своей отставке и теперь хотел установить связи и сделать все для свержения Гитлера, которое должно было состояться на родине. 20 июля 1944 года, когда мы впервые прогуливались по ватиканским садам, поступили волнующие новости о провале попытки убить Гитлера.

После этого покушения я не встречал никого, кто (официально или неофициально) выразил бы сожаление по поводу того, что такая попытка имела место, или сожалел, что она провалилась. Сами мы сильно беспокоились о судьбе тех, кто оказался замешанным в заговоре. Они не представляли собой однородное объединение, не отличались дисциплинированностью, не были настолько малочисленными, чтобы удалось соблюсти конспирацию. Макиавелли писал, что конспирация невозможна, если задействовано более трех или четырех участников, в противном случае предприятие обречено на неудачу.

Я много раз задавался вопросом, как эта группа могла попасть в руки гестапо. Эта организация не обладала той проницательностью, как думают многие. А вот Риббентроп обладал настоящим нюхом на заговоры. В моем присутствии он неоднократно высказывал свои подозрения как по поводу абвера, так и по адресу некоторых генералов и сотрудников нашего ведомства, например Кордта, Кесселя, Эцдорфа. Он говорил и о моих тесных связях с этими людьми.