Анатолий Елкин - Ярослав Галан

— Почему бы тебе не попросить помощи у Шептицкого, чем так надрываться, — посоветовал как-то Галану его знакомый, галицийский студент, сын священника. — Митрополит, как правило, не отказывает. Он известен своей щедростью…

— У Шептицкого? — переспросил Галан и сжал кулаки. — Я лучше умру, подохну с голоду, но такого не сделаю…

— Ну, как знаешь… На гордых воду возят…

Галан не ответил. Ему вспомнился Львов. Рядом с собором святого Юра, силуэт которого хорошо просматривался со многих улиц Львова, за кирпичной стеной старинной кладки и тенистым монастырским садом высились митрополичьи палаты, украшенные гербами аристократической династии Шептицких.

Земляк Ярослава, с которым Галан познакомился в Перемышле, был в этих палатах. Он рассказывал, как вначале его принял приближенный Шептицкого, расспросил о существе просьбы и пригласил в покои митрополита.

Они вошли в библиотеку, уставленную высокими книжными шкафами. Рядом с книгами духовного содержания здесь можно было увидеть сочинения Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Митрополит сам писал как-то: «Чтобы поражать коммунистическое учение, надо прежде всего самому хорошо знать его». В простенках между книжными шкафами — портреты римских пап в золотых тиарах и деятелей унии. На почетном месте в старинной позолоченной раме висел портрет патрона униатов папы римского Урбана VIII. Как боевой наказ начертал древней славянской вязью неизвестный художник в уголке портрета слова «наместника бога на земле», обращенные некогда к греко-католикам униатам: «С помощью вас, мои русины, я надеюсь обратить весь Восток…»

Разговор с Шептицким занял два часа. Сейчас — Галан знал это — посетивший митрополита земляк, так и не ставший Галану другом, учится во Львовском университете, снюхался с клерикалами, пишет унизительные статейки, расхваливающие щедрость графа.

Нет, на такое он не пойдет! Никогда! Лучше уж клеить конверты или действительно умереть с голоду. А теперь — снова в библиотеку. Работать и работать! Не теряя ни часа, ни дня.

…Вчера ему повезло. Он нашел действительно редкий материал. Отто Аксер — верная душа — даже не поверил…

Отто Аксер впоследствии будет вспоминать о Галане: «Когда мы вместе учились в Вене, Галан подолгу рылся в венских архивах и разыскал там документ какого-то известного иезуита XVII века, разоблачающий захватническую политику Ватикана. Это была очень интересная находка. Впоследствии, когда писатель работал над антиклерикальными памфлетами, ему очень помогли эти архивные разыскания, знакомство с широким кругом редких источников».

В тот 1924 год на каникулах Галан решил поехать в Перемышль. Причин тому было много, но о главной он сам рассказал в своей неопубликованной автобиографии: «В 1924 году, во время пребывания на каникулах в Перемышле, я вступил в члены подпольной КПЗУ».

Генерал Войска Польского Евгений Кушко, живущий сейчас в Варшаве, хорошо знал Ярослава как раз в этот период.

«Еще в гимназии, в 1924 году, — рассказывает генерал, — я примкнул к революционному движению, довольно быстро познакомился со многими деятелями рабочего и революционного движения в Перемышле. Одним из них был будущий писатель Ярослав Галан…

Первые наши беседы с Галаном о Великой Октябрьской революции, Советской власти проходили в 1924 году. Я входил тогда в нелегальный ученический кружок в гимназии, который в начале 1925 года превратился в гимназическую организацию Коммунистического союза молодежи. Было мне тогда восемнадцать лет.

Большое влияние на революционное рабочее движение в Перемышле оказывали коммунисты. Летом я как секретарь окружного комитета Коммунистического союза молодежи в Перемышле вошел в состав окружкома КПЗУ, который возглавлял один из руководителей Дрогобычского восстания. Секретарем комитета партии стал слесарь Перемышльского паровозного депо. Именно в это время Ярослав Галан установил связь с окружкомом. Был он способным организатором и пропагандистом. К тому же среди нас он был единственным, кто свободно говорил по-русски.

Я часто заходил к Галану домой. Участвовал в горячих дискуссиях между Ярославом и его старшим братом, который был поклонником учения Льва Толстого. Проблема революционного насилия всегда вызывала темпераментные споры между ними. Ярослав доказывал, что революционное насилие необходимо, потому что без него невозможно свергнуть власть буржуазии и удержать диктатуру пролетариата…»

То, что генерал Кушко называл работой пропагандиста, было в условиях подполья подвигом. Даже в тех случаях, когда, казалось бы, речь шла о совершенно безобидных вещах. Например, о лекциях по творчеству Генриха Сенкевича для… учеников гимназий.

Вроде бы, действительно, с чего бы здесь разгореться страстям? А тем более ненависти? Но ненависть была. И притом облеченная в совершенно реальные формы угрозы.

«Любя и ценя Сепкевича как писателя, Галан вместе с тем воевал с его националистической историографией, доказывал, что Сенксвич пытается извратить прогрессивную роль Богдана Хмельницкого. Вот из-за этих-то лекций однажды две недели Галан прятался, не приходя ночевать домой, потому что его хотели подстеречь эндекские (польские шовинисты. — В.В., А.Е.) боевики и затем убить». (Это рассказ Отто Аксера, бывшего тогда с Галаном в Перемышле.)

Галану и в те годы и позже приходилось сражаться сразу на нескольких фронтах: и с украинским и с польским национализмом, с сионистами, с клерикальной реакцией и с фашизмом.

Была и еще одна причина, заставившая его побывать в Перемышле: Ярослав решил попробовать свои силы в литературе. Мечте этой, тщательно скрываемой от всех, неожиданно дано было осуществиться. Любительский театр города, где у Галана было немало друзей, предложил ему инсценировать повесть Г. Эверса «Альрауне». Работа удалась, и вскоре жители Перемышля увидели на стенах домов афишу: «Приглашаем вас на новый спектакль — „Тайна ночи“ (по повести Г. Эверса). Инсценировка — Я. Галана».

Первая удача окрылила начинающего драматурга. За повестью Эверса последовала инсценировка начинающего драматурга Г. Келлера «Ромео и Юлия».

Муза дальних странствий покровительствует юности, и, пожалуй, нет на земле человека, кого бы в двадцать лет не манил горизонт. Особенно страны и города, о которых сложены легенды и песни, созданы тысячи томов, сотни картин и фильмов.

Галан не был в этом смысле исключением.

— Не знаю, с чего это началось, — признавался он Петру Козланюку, — но вдруг я решил во что бы то ни стало увидеть «Тайную вечерю» в миланском монастыре Санта-Мария делле Грацие. Почему именно ее, а не что иное — трудно сказать. Вероятно, потому, что более всего был о ней наслышан, и само понятие «Италия» как-то ассоциировалось с этой росписью…