Игорь Куберский - Египет-69

Что у нее там было с мужем — не знаю. Обычная, нормальная семья. Да и в постели она не имела к нему претензий. — только, невольно сравнивая, говорила, что столько раз, столько со мной, у нее с ним никогда не было. Немудрено. Семья все же. Секс они должны были ровно распределить на все годы своей благополучной совместной жизни… А я крал, я торопился, я брал, сколько мог унести за раз, так как прекрасно знал, что будущего у нас нет.

Мне нужен новый костюм, это актуально. Старый, из шерсти, отдан уборщику, а новый, из какой-нибудь легкой ткани, порой просто необходим. Есть такие ситуации, когда новых джинсов и нескольких новых сорочек мне явно недостаточно.

— Костюм ты здесь себе не купишь, — обрадовали меня мои коллеги, уже прожившие в Египте по году-два и знавшие здесь все и вся. — Сшей себе. Это недешево, зато сердито. Арабы шьют хорошо, по лекалам из итальянских журналов, по последней моде.

Один из бывалых переводчиков вызвался мне помочь — сходил со мной в лавку контрабандных тканей, где я выбрал себе нечто роскошное, серебристое, в почти невидимую полоску, модное и посейчас. А потом проводил меня к портному, который работал с утра до вечера, обшивая и наших переводчиков. Кстати, лишь они, молодые люди, щеголяли в легких современных костюмах, не в пример своим советникам, одетым в мешковатую отечественную продукцию.

Ателье мало чем отличалось от наших — такое же тесное, душное, заваленное выкройками, с манекенными бюстами, безглаво несущими на своих плечах сметанные на живую нитку образцы мужской моды 69-го года. Меня обмерили, оценили по достоинству купленный мной отрез «made in Italy», блескучий, как изнанка листьев эвкалиптов под солнечным ветром, похвалили и материал на подкладку и попросили деньги вперед. Вместе с материалом все это обходилось мне чуть ли не в половину моей месячной зарплаты, но правило есть правило, и я честно заплатил.

— Когда будет готово? — спросил я.

— Через неделю, — был мне ответ. — Первая примерка через три дня.

Такая оперативность окончательно примирила меня с резким похудением моего кошелька. У нас бы такой пошив занял месяца два-три, так что я покинул ателье довольный и удовлетворенный. Еще больше был доволен сопровождавший меня переводчик. Ему было приятно покровительствовать таким, как я, — это поднимало его в собственных глазах. Я поблагодарил его, угостив пивом в ближайшем кафе, и на прощанье он мне сказал:

— Теперь сам будешь ходить, я тебе не нужен. Адрес запомнил?

Не только запомнил, но и записал, как и имя портного, его звали Махди — пожилой низкорослый араб, лысый, бледный, как бы навечно пришитый портновской иглой к этому затхлому помещению с голыми лампочками и бесконечным цикадным стрекотом столетней давности швейных машинок фирмы «Зингер».

Три дня не срок, и в назначенное время я снова был в ателье. Однако оказалось, что примерять еще не чего, так как заказ даже еще не раскроен, потому что нет нужных лекал.

— И когда теперь? — спросил я.

— Через неделю, — сказал мне утомленный больше прежнего Махди. — Через неделю, мистер, все будет, как надо.

Неделя прошла в разъездах по боевым позициям, когда я не снимал с себя полевой формы, — как же хочется потом переодеться в цивильное: в джинсы, новую пижонскую сорочку, переобуться в легкие мокасины на тонкой кожаной подошве, как радостно ехать потом в Каир, вдыхая воздух праздной гражданской жизни…

Однако в ателье моему появлению никто не обрадовался. Махди не было — простуда или того хуже — воспаление легких, а где мой заказ и в каком он состоянии никто, кроме закройщика Махди, не знал. Я хотел спросить у его помощников, молодых арабов за швейными, с ножным допотопным приводом, машинками, нашлись ли лекала, но забыл, как это будет по-арабски, и никто меня не понял, или не хотел понять. Когда я уходил, мне показалось, что на меня смотрят уже не так, как когда я платил за пошив, словно моя история уже закончилась.

Махди появился через три недели — выглядел он неважно, но глаза в запавших и еще более потемневших глазницах горели праведным огнем портновской чести, он клятвенно заверил меня, что через три дня примерка, и я поверил ему. И, как оказалось, не напрасно!

И вот я стою, поворачиваясь туда-сюда, перед большим, от пола, зеркалом, и Махди с булавками в черных сухих распашистых губах, обхаживает меня со всех сторон, обдергивает полы будущего пиджака, разглаживает плечи, где-то закалывает булавкой, где-то, выдернув нитку, наметывает заново…

— Куайс? Хорошо? — приспосабливает он последнюю булавку, чувствуя мой поднявшийся как на дрожжах тонус.

— Куайс кетир! — отвечаю я, надеясь, что похвала сработает в мою пользу. — Когда будет готово?

— Завтра! — почти хвастливо объявляет Махди.

— Не может быть! — говорю я. — Так не бывает.

— Бывает! — торжественно выпячивает впалую грудь Махди. — Быстро работаешь, больше получаешь. — Как будто это не он динамил меня уже второй месяц.

Но я, наивный, просто забыл, что завтра, то есть букра, обозначает вовсе не завтрашний день, букра — это даже не послезавтра, и не через неделю, букра может быть даже и никогда, потому что это целая философия отношения к миру, где все, что мешает беспечной сладости настоящей минуты, отправляется в букра… Этим словом здесь отмахиваются от насущных дел, как от назойливой мухи, — необходимость решать, предпринимать, думать, двигаться, заботиться, тревожиться оскорбляет исконное чувство покоя, отрывает от созерцания красоты вечности, — букра такое же универсальное средство защиты от суеты настоящего, как и иншаалла… А тут я, руси хабир, настырный мутаргим, с каким-то своим жалким костюмчиком.

Завтра, конечно, ничего хорошего меня не ждало, потому что Махди с озабоченным, но ничуть не виноватым выражением лица, полушепотом сообщил мне, что не успел, потому что получил заказ от другого очень важного мистера, которому костюм нужен не позже чем через три дня, а кроме него, Махди, никто в Каире не шьет костюмы за три дня, и костюм будет сшит, потому что важный мистер заплатил за скорость вдвое больше обычной цены… Если бы я заплатил столько же, то давно бы…

— Дудки, — сказал я, — это уже обдираловка и разводка. На это я не поведусь. — То есть я, конечно, иначе сказал, потому что не знал по-арабски таких слов, но Махди меня прекрасно понял и в ответ только развел руками, ладонями вверх. Классический жест святой непричастности и чистоты помыслов…

Не знаю, что там было дальше с важным мистером, но ни через неделю, ни через десять дней мой собственный костюм так и не был готов, и увидел я его на себе, точнее, только пиджак, еще спустя две недели. И вид это меня не очень обрадовал… На плечах и груди сидел он, вроде, ничего, но вниз от талии странно расширялся, будто расфуфыренный хвост токующего глухаря.