Коринна Хофманн - Белая масаи

Однажды вечером мы играли втроем в карты. Стол освещала керосиновая лампа. Лкетинга, как тигр, мерил комнату беспокойными шагами. На улице было светло, дело шло к полнолунию. Мне захотелось размять ноги, и я вышла на улицу. Босой ногой я наступила на что-то скользкое и вскрикнула от отвращения.

Все рассмеялись, только не Лкетинга. Взяв со стола лампу, он стал рассматривать предмет, на который я наступила. Он напоминал раздавленное животное, возможно это был эмбрион козы. Юноши придерживались того же мнения. Предмет был не более десяти сантиметров в длину, поэтому было трудно сказать, что это такое. Лкетинга посмотрел на меня и сказал, что это выпало из меня. Поначалу я даже не поняла, что он имеет в виду.

Разъяренный, он спросил, от кого я ждала ребенка. Теперь-то ему ясно, почему ребята приходят к нам каждый день. Я спала с одним из них. Джеймс попытался его успокоить, потому что меня Лкетинга не желал слушать. Он оттолкнул Джеймса и бросился на его друга, но ребята оказались проворнее и выбежали из дома. Лкетинга подошел ко мне, схватил за плечи и потребовал, чтобы я наконец назвала имя своего любовника. Я в ярости вырвалась из его объятий и крикнула: «Ты совсем сумасшедший! Уходи из моего дома, ты сумасшедший!» Я не сомневалась, что теперь-то он точно меня ударит, впервые в жизни. Но он сказал только, что отомстит за этот позор. Он найдет этого юношу и убьет его. С этими словами он вышел из дома.

Из всех хижин повылезали люди и с интересом наблюдали за нами. Когда муж ушел, я схватила деньги, наши паспорта, Напираи и побежала в миссию. Я исступленно колотила в дверь и молилась, чтобы Роберто был на месте. Через некоторое время он открыл дверь и с ужасом посмотрел на нас. Я вкратце объяснила, что произошло, и попросила немедленно отвезти меня в Маралал. Это вопрос жизни и смерти. Роберто смущенно ответил, что не вправе этого делать. Ему еще больше двух месяцев жить здесь одному, пока не вернется пастор Джулиани, и он не хочет настраивать местных жителей против себя. Он сказал, что мне следует вернуться домой, все наверняка не так плохо. Видимо, пастору было страшно. По крайней мере, я оставила в миссии деньги и паспорта, чтобы муж их не уничтожил.

Когда я вернулась, Лкетинга уже сидел дома с мамой. Он спросил, что я делала в миссии, но я ничего не ответила. Он раздраженно спросил, где эмбрион. Я честно сказала, что его утащила наша кошка. Разумеется, он мне не поверил и заявил, что я наверняка бросила его в туалетную яму. Он сказал маме, что теперь знает, что у меня связь с юношей. Скорее всего, Напираи не от него, а от того юноши, потому что перед своей первой поездкой в Швейцарию я ночевала с ним в отеле в Маралале. Как он об этом узнал? Значит, тогдашний мой добрый поступок обернулся теперь моей гибелью. Мама спросила, правда ли это. Разумеется, я не могла этого отрицать, а они не верили, что в ту ночь между нами ничего не было. Я сидела перед ними и рыдала, что лишь укрепляло их подозрения.

Раздосадованная, я хотела только одного: вырваться отсюда как можно скорее. После долгих обсуждений мама решила, что Лкетинга должен ночевать в маньятте, а завтра мы посмотрим, что делать дальше. Но муж отказался уходить без Напираи. Я закричала, чтобы он оставил в покое моего ребенка, которого все равно не считает своим. Но он схватил ее и исчез в темноте.

Я сидела одна на кровати и плакала навзрыд. Конечно, я могла сесть в машину и уехать из деревни, но о том, чтобы оставить здесь ребенка, не могло быть и речи. Снаружи до меня доносились голоса и смех: кому-то наша ссора показалась забавной. Через некоторое время ко мне зашел ветеринар с женой. Они все слышали и стали меня успокаивать. В ту ночь я не сомкнула глаз и молилась о том, чтобы однажды мы отсюда уехали. От моей любви осталась одна лишь ненависть. Как могло все так измениться за столь короткое время, оставалось для меня загадкой.

Рано утром я пошла в магазин и предупредила ночевавших там ребят, что Лкетинга собирается одному из них отомстить. После этого я побежала к маме, чтобы покормить Напираи. Мама сидела с ней перед хижиной. Мой муж еще спал. Я взяла малышку, покормила ее грудью, и мама спросила, действительно ли ее отец Лкетинга. Со слезами на глазах я коротко ответила: «Да».

Муж вылез из маньятты и велел мне идти в наш домик. Туда же он притащил и ребят. Как всегда, нас сразу окружили любопытные. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, ведь я не знала, что он задумал. Лкетинга раздраженно заговорил со мной и перед всеми присутствующими спросил, спала ли я с этим юношей. Он сказал, что хочет это знать. Мне было очень стыдно, и одновременно я была в ярости. Он вел себя как судья, даже не замечая, насколько смешными он нас делает в глазах окружающих. «Нет, – крикнула я, – ты сумасшедший!» Не успела я продолжить, как получила первую пощечину. Я в ярости метнула ему в голову пачку сигарет. Он развернулся и занес надо мной свою дубинку, рунгу, но юноши и ветеринар успели его вовремя схватить. Они крепко держали его, возмущенно что-то ему говорили и советовали на некоторое время уйти в лес, пока у него не прояснится голова. Он схватил свои копья и ушел. Я бросилась в свой дом и больше никого не хотела видеть.

Он отсутствовал два дня. Все это время я не выходила из дому. Уехать я не могла, потому что даже за вознаграждение никто не согласился бы мне помочь. Целыми днями я слушала немецкую музыку и читала стихотворения. Это помогало мне собраться с мыслями. Только я начала писать письмо домой, как муж неожиданно вернулся. Он выключил музыку и спросил, почему в нашем доме поют и откуда у меня эти кассеты. Эти кассеты были у меня всегда, о чем я ему невозмутимо сообщила. Он мне не поверил. Затем он увидел письмо, которое я писала маме, и потребовал, чтобы я прочитала его вслух. Прослушав его, он выразил сомнения, что я правильно передала его содержание. Я порвала письмо и сожгла его. О Напираи он не сказал ни слова, как будто вообще ее не замечал. Он был относительно спокоен, и я старалась его не раздражать. В конце концов, если я хочу отсюда уехать, мне необходимо с ним помириться.

Дни шли своим чередом. Лкетинга стал спокойнее, отчасти потому, что друг Джеймса уехал из Барсалоя. От Джеймса я узнала, что он переехал к родственникам. Магазин был по-прежнему закрыт, и через две недели у нас закончились все продукты. Я хотела съездить в Маралал, но муж запретил. Он подчеркнул, что остальные женщины живут на одном молоке и мясе и им этого хватает.

Я снова и снова заговаривала о Момбасе. Если мы туда переедем, моя семья наверняка нас поддержит. Для жизни здесь у меня больше денег нет. Если с сувенирной лавкой ничего не получится, мы в любой момент можем сюда вернуться. Когда в один прекрасный день и Джеймс сказал, что ему нужно уехать из Барсалоя, чтобы найти работу, Лкетинга в первый раз спросил, что мы будем делать в Момбасе. Видимо, он постепенно сдавался. Я делала все, чтобы его не злить: свои кассеты и книги я уничтожила, писем больше не писала, против воли занималась с ним любовью. У меня была только одна цель: прочь отсюда, с Напираи!