Андрей Грешнов - Дух, брат мой

Въехали во двор мэрии, откуда Рауф пошел звонить в отдел. Я про себя отметил, что внутрь этого двора, как и хадовского, наши машины проехали беспрепятственно, водитель знал тех, кто охранял ворота и сидел в будке, похожей на большую собачью конуру цвета «зебра». Минут через двадцать туда подкатили советники, я вновь пересел в «Волгу», и мы помчались вон из города по дороге к аэродрому. По пути ребята рассказали, что в районе элеватора, взорвалась машина царандоя. Бандиты заложили по обеим сторонам подходящей к одному из строений дороги снаряды и соединили их между собой проволокой. Сейчас в городе начнется прочесывание, и лучше оттуда линять. Мчались по пыли — снова очень быстро.

По пути советники показали мне трюк под названием «покупка помидоров». Так как Иван Иваныч, заведовавший режимом, ехал в первой машине, то стена пыли достаточно плотно прикрывала от него наш автомобиль. Резко затормозили. Сидевший на переднем сидении мошавер мухой подлетел к стоящей на правой стороне дороги деревянной лавке с овощами, расталкивая афганцев, и уже через мгновение вновь сидел в машине с огромным бумажным пакетом помидоров. Вся операция заняла не более двадцати секунд. Я, помнится, поинтересовался, к чему такая спешка и почем нынче овощи, и был крайне удивлен, когда услышал, что цены на помидоры здесь в два раза выше, чем в Кабуле, на базарах которого продавались дешевые ранние кандагарские овощи и сладкие дыни, зеленые изнутри. Мое недоумение по поводу скоротечности помидорной сделки советники объяснили незнанием местных особенностей. «Здесь не торгуются», — сказал один из них. Несколько дней назад на этом месте подстрелили двух человек, потому что они долго торговались». Про себя я отметил, что ребятам здесь приходится туго, и при всем изобилии рынков Кандагара они себе практически ничего позволить не могут ввиду опасности быть убитыми. У ООНовского городка снова остановились, мошаверы пошли что-то сообщать военным. Я подошел поближе к одной из вилл и увидел, куда, собственно, прячутся люди во время обстрелов. С тыла дома был взгорок, который переходил в арык и рощицу. У основания этого холма были вырыты два коротких, но очень глубоких окопа, похожие на ямы.

Почему-то в голове остались именно эти незначимые детали, а, скажем, городская коричнево-желтая крепость не произвела тогда на меня никакого впечатления.

Бронежилет, шляпа на глаза и синие «Жигули»». Смотрю в пол, по сторонам не глазею — таково указание. Проносимся как пуля по Черной площади к ГСМ. Огромная желтая лысая поляна, дороги по периметру квадрата. На центральной прямой дороге афганский пост. Туда ездить нельзя — мины. Каменное кресло с цепями, вырубленное в скале — памятник древнего зодчества. Прапор с канистрами. Дуканы, дуканы, базар. Блокпост с позывным «Памир» — за огромным котлованом, застроенным глинобитными домиками в «зеленке» — вышка. Правее, на дороге, сквозь деревья, стволом справа налево советский танк, мешки с песком. Бешеная гонка домой из города. Пыль, пыль, пыль. Белая как мука..

…Валерка рассказывал мне про свою родину, а я слушал, надеясь запомнить его слова на всю жизнь. Ни ручки, ни блокнота у меня не было. Просто запоминал. А потом все же попросил у него что-нибудь пишущее. Он крикнул Лехе — худому пареньку с напряженным, заспанным лицом и тот, поерзав внутри БТРа, выкинул оттуда шариковую ручку «Бик». На смятой пачке сигарет я нацарапал; «Валера. Кяризы». И еще номер их БТР. Эта пачка хранилась у меня очень долгое время. Собираясь куда-то, я всегда предварительно вытряхивал свою кожаную сумку, чтобы посмотреть, нет ли в ней чего-то полезного. И всегда натыкался на эту пустую смятую пачку. Два раза выбрасывал ее в пластиковую корзину для мусора на рабочей вилле, но, спохватившись, перерывал мусорное ведро и находил ее. Потом, устав от этой неравной борьбы со своим «оставлю на потом», перенес эти три слова в записную книжку. И еще, чтобы уж точно не забыть, записал эти данные на ремень одного из двух своих желтых чемоданов.

Эти желтые чемоданы мы покупали с мамой, когда я в первый раз летел в Афганистан. Так и таскал их за собой все годы, а потом не было сил выбросить. Память. Теперь я был уверен, что не забуду эту встречу никогда. Но забыл. Уже когда не стало СССР, я иногда натыкался в своем хламе на вырванный из книжки листок с надписью: Валера. Кяризы. Трехзначная цифра. Куда-то делся тот листок. Выброшен за ненужностью один из чемоданов. По иронии судьбы, именно тот, на котором все это было записано…

Яркое, жгучее, почти ядовитое солнце, постполуденная тишина. На первом КПП, выходящем в сторону взлетки и «Майданека» (от слова «майдан» — площадь), никого нет. Все спят. Я тихонько захожу на территорию 70-й бригады. И через 23 года я с закрытыми глазами мысленно могу пройти по ней, не споткнувшись. Тридцать шагов вперед. Слева караулка. Полуторная, всегда открытая дверь-проем. Внутри слева маленькая табуретка и под левой рукой большой оцинковкой стол. Напротив какая-то стеклянная стела. Наверное, знамя или вымпел. За столом проход внутрь, там, в темноте ряды стеллажей и коридор влево. Если не заходить в караулку, а идти прямо от КПП, упрешься в торец вагончика — «Березки». Там что-то внимательно пишет на листочке прапорщик. Он проводит учет, пока весь личный состав в рейде, и ни за что — ни за чеки, ни за афгани, не продаст вам пачку сигарет. Правее валютного продмага деревянно-щитовые офицерские модули с входом посередине. В одном из них, в левой половине, живет зампотыл Эдуард, который богат новыми армейскими куртками. Чтобы дойти до «Березки», необходимо пересечь плац. Ровно с середины плаца направо уходит аллея. Сорок шагов вперед. Слева — кухня и столовая. Справа — большая коричневая деревянная постройка. Двадцать шагов вперед. Ряды палаток. По левую сторону аллеи — маленькие сержантские палатки, с плаца они кажутся треугольными, как паруса на лодке, потому, что их что-то заслоняет. Во второй по счету живет Сержант Андрей. Справа от дорожки — огромные солдатские палатки, выходящие торцами-входами к коричневому зданию и немного к аллее. Во второй палатке живут Валера и Леша. Один спит на верхнем ярусе кроватей по середине второго ряда, другой в самом конце палатки, в третьем ряду. Это спит разведрота. Ровно за их палатками, с противоположной стороны — еще один плац с флагом, он напоминает линейку в пионерском лагере. Флаг спущен…

…Ночь, гул и свет от прожекторов боевых машин. Я просыпаюсь и выхожу наружу из домика-виллы. Со стороны, противоположной первому КПП, в бригаду въезжают машины. Солдаты пришли из рейда и будут спать весь следующий день, они это заслужили. Девять утра, бегу в бригаду, жду, когда проснется зампотыл. Стою на плацу и смотрю на аллею деревьев, которые посадили солдаты. Навстречу мне идут три бойца. Один, голый по пояс, с перекинутым через плечо полотенцем, чешет в сторону арыка со стороны сержантских палаток. Он бодр, и у него наглая морда. Двое других, тоже голые по пояс, растворяются в солдатских палатках — наверное, возвращаются из сортира. Опять тишина, и никого нет. Проснувшийся Эдуард говорит, чтобы я шел домой, и что раньше обеда никто не встанет — все в умате. Иду к «собачнику», обогнув бригаду со стороны арыка. Сонный солдат разносит собакам еду и воду. Собаки не реагируют — все поголовно спят в зарешеченных вольерах и видят страшные сны — повизгивают, поскуливают. «Устали», — говорит солдат.