Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни

А первый бокал мы подняли за то, о чем и в мыслях ранее не могли себе представить ни мы, ни наши родители. «За возвращение из СССР в Россию!»

Как-то не думалось, что возврата к прошлому не бывает и что — в этом парадокс — Россия всегда, во все эпохи остается Россией со своим евроазиатским характером и судьбой. Меняются лишь декорации и настроения людей, но не образ мыслей и действий.

Постепенно люди стали превращаться из телезрителей в действующих персонажей, играть каждый кто во что горазд и в то, что может.

Мы с моей старой приятельницей Скиной Вафа задумали создать частное литературное агентство. Ни больше, ни меньше.

Пришло время, когда стало появляться много новых издательств, а литераторы всякого рода и жанра подчас не знали, куда предложить свой товар. Для всех проще было бы обратиться в литагентство, которое взяло бы на себя все хлопоты по пристройству сочинений.

Мы написали устав, придумали название агентства и т. п., но я отступила. Наверное, впервые в жизни отступилась от задуманного, от интересного и перспективного дела. На сей раз победила депрессия, физическая и моральная апатия, которая держала меня в плену уже шесть лет. Оказалось, что теперь я могу развивать бешеную энергию только в тех делах, которые прямо касаются мамы, делаются для нее или по ее желанию.

«У тебя будет дачка и собачка». И появились силы для строительства домика, который в общем-то сам ко мне шел; нашлись силы для ухода за собакой, которая тоже появилась у меня не по моей инициативе. Это были ее «задания» мне и для меня, но мне было легче действовать, думая, что эти ее «задания» я выполняю для нее.

Чтобы создавать, развивать, упрочивать и раскручивать новый бизнес, нужен был большой душевный подъем. О, если бы такое представилось лет двадцать, даже десять тому назад, это стало бы еще одним большим делом «с нуля». Если бы в ту пору рядом была бы она, мой дорогой большой друг, я наверняка бы забыла, что мне под 70 лет…

В 92-м году в Кремль бульдозером въехал Борис Николаевич Ельцин. Южный ветерок сменился ураганом из Сибири. Первого Президента СССР заменил первый Президент России.

Мне больше импонировал Голубок, с виду мягкотелый, но далеко не глупый Горбачев, чем медвежистый, хотя и проницательный Ельцин. И начались тут медвежьи пляски под бубен собственной семьи и во славу свободы.

То, что произошло в России в начале 90-х годов, это не революция в революции и не контрреволюция. Новое поколение своими глазами увидело особенности национальных пертурбаций: всё и сразу. Но Ленин с корнем выкорчевал дерево предыдущего режима и засыпал ямку землей, а Ельцин оставил корешки и вершки. И корешки, шелестя кумачовыми знаменами, немедля ринулись вглубь, а вершки в малиновых пиджаках пошли в рост и вширь.

Летом 93-го по Ленинскому проспекту мимо моего дома снова поползла тяжелая вереница танков.

Включила телевизор. Оказалось, Председатель Верховного Совета Хасбулатов и вице-президент Руцкой, несогласные с крутой хваткой первого демократического президента, окопались в правительственном Белом доме и объявили себя законной властью. Ельцин ничтоже сумняшеся велел палить по зданию из танковых орудий.

Позже левые оппозиционеры подняли шум: «Расстреляли парламент!» Парламент? Это было последнее пристанище «корешков» во власти, превративших Верховный Совет в поле брани и заслон для реформ. Для новых реформ, порой скороспелых и неуклюжих, но уводящих от хорошо известного прошлого в, может быть, не столь светлое, но какое-то иное будущее.

К сожалению, ельцинские младореформаторы Гайдар и Чубайс впопыхах забыли о том, что Россия во много раз больше крохотной страны Чили…

Тем не менее страна постепенно приходила в себя от политического и экономического шока. На московские тротуары и рынки, как грибы после дождя, высыпали ларьки с кока-колой и всякими «сникерсами»; по дорогам забегали не наши автомашины, ласково названные «иномарками».

Реформаторские треволнения становились делом обычным и уже оставались где-то за окном и за экраном телевизора. Пенсии и гонораров мне вполне хватало на прожитье.

Я тоже немного оправилась от своего шока, но лишь за моим любимым дубовым письменным столом мысли оживали и начинали пробивать пленку апатии и безразличия.

Осенью 93-го мне в голову пришла дерзкая мысль, подогревшая интерес к работе: надо перевести роман Гарсии Маркеса «Сто лет одиночества». Мне припомнилось, что в 70-м году, когда роман в переводе Столбова и Бутыриной был впервые опубликован в «Иностранке», Дашкевич потешался над стилистическими несуразностями, жаловался на пропуски фраз и абзацев, но, как редактор, ничего поделать не мог. Во-первых, эротические и политические пассажи сглаживались или урезались по цензурным соображениям, во-вторых, переводчик Валерий Сергеевич Столбов занимал должность заведующего редакцией стран Латинской Америки и Испании в издательстве «Художественная литература», и спорить с литературным начальством по поводу языковых ляпов или незнания реалий всем испанистам (переводчикам и редакторам) было просто противопоказано.

Самое забавное состояло в том, что книга Гарсии Маркеса попала к Столбову по моей собственной рекомендации. А случилось это так.

Дашкевич пригласил меня в редакцию, дал в руки тяжелый «кирпич» и попросил почитать, чтобы затем перевести для журнала этот роман, ставший к тому времени популярным во всем мире.

Дома я равнодушно полистала книгу, взвесила на руке. Вещь претолстенная и дочерна слитный текст — почти ни одного диалога! То ли я устала от институтских дел, то ли подвело чутье, но я, не читая, отказалась от перевода и посоветовала Дашкевичу отдать роман в работу Столбову. Благо они оба из одной «лавочки», а Столбов к тому же часто пробовал себя в переводах стихов. Дашкевич, однако, не мог предположить, что к работе над «Ста летами…» будет привлечена и Н.Бутырина, супруга Столбова, впервые окунувшаяся в такую сложную языковую материю, как проза Гарсии Маркеса.

Тем не менее этот роман имел у нас в стране шумный успех. Большой самобытный талант писателя мог бы пробиться через любой перевод. Этот мощный симбиоз фантастики и реальности поражал необычностью, а смелые, хотя и оскопленные, эротические сцены радовали глаз советского читателя.

Прошло почти двадцать пять лет. О Гарсии Маркесе в буре наших политических страстей позабыли. Я наконец удосужилась прочитать полученную в Колумбии его книгу и полистать роман в переводе Столбова — Бутыриной. Наверное, за эти годы я стала слишком придирчивым редактором, но явные стилистические недостатки заставили меня снова обратиться к оригинальному тексту. Да. Былые времена и очень свободное обращение переводчиков с этим текстом так или иначе сказались на русском переводе. Если честно, то это было не то, что я называю адекватным переводом, а, скорее, вольным изложением романа.