Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни

Храм высшей школы с высокими потолками и просторными аудиториями произвел на нас с Тамарой — после стандартного школьного здания — большое впечатление, которое не приуменьшали ни промерзшие стены, ни оледеневшие чернила. Мы, нахохлившись, сидели за столами в шубах, неловко зажимая карандаши руками в варежках. Меня холод не особо донимал. На мне было новое суконное зимнее пальто с пушистым, сероватым, не то заячьим, не то собачьим воротником, полученное мамой по ордеру, которым ее премировали на заводе.

Преподаватели в экстернате тоже были не чета школьным. Я впервые слушала настоящие лекции по географии, литературе, математике, которые читали настоящие седобородые профессора, топтавшиеся в шубах и меховых шапках у доски. Кстати сказать, в экстернате не надо было каждодневно готовить уроки, что представлялось большим плюсом. И там царил дух подлинной демократии. Война заставила вместе сидеть за столами школяров из привилегированных школ и учащихся ремесленных училищ. Странно было видеть сидящих рядом Сашку Чуйкова, холеного картавого парня в каракулевой папахе, сына маршала Чуйкова, и скромного Ваньку Зайцева в потертой промасленной телогрейке.

В 43-м война медленно, но верно откатывалась на запад. Однако напряжение жизни не ослабевало: все то же привычное стояние в очереди за хлебом, ожидание бомбежек, слушание сводок Совинформбюро, неотступные мысли о том, чего бы съесть и во что одеться. Разнообразие в унылую повседневность стали вносить вечерние салюты по случаю освобождения городов. Веселые букеты разноцветных бутонов, раскрывавшихся огнями в темном небе, невольно заставляли думать о том, что всетаки когда-нибудь войне придет конец.

Я училась в экстернате, любовалась салютами, а на маму меж тем навалился еще больший груз забот, отвечавший ее новой директорской должности.

Держу в руках нечто очень дорогое, вобравшее в свои скупые чернильные строчки тяжелую работную жизнь советской женщины, моей мамы.

Серая книжица небольшого формата с надписью черными буквами: «Трудовая книжка». В левом верхнем углу Герб СССР, в правом наклейка: «Былинкина Л.А.»

Приведу всего лишь две записи, произведенные в этом документе в соответствии с такими графами: «Дата», «Сведения о приеме на работу, перемещениях и увольнении (с указанием причин)», «На основании чего внесена запись».

Трест Мосгорсвет

29 нояб.1938 — Тех. секретарь с окладом 300 руб. в м-ц. — Пр. № 1

16 окт.1941 — Освобождена в связи с сокращением объема работы — Пр. № 105 от 15.Х.41

Керамикоплиточный з-д им. Булганина

2 янв.1944 — Зачислить исполняющим обязанности зам. директора с исполнением обязанностей коммерческого директора с окладом 750 руб. в месяц. Пр. № 12 от 11.1.44

В Трудовой книжке имеется ровно двадцать «Благодарностей за хорошую работу» и запись о награждении медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» в 1946 году. Цена потерянного здоровья.

В ту пору мне не раз думалось, что лучше служить, как моя подружка Валя Горячева, в составе зенитного расчета и подносить при бомбежках Москвы снаряды к орудию, чем быть коммерческим директором, как мама, и отвечать за снабжение всего заводского производства необходимыми материалами, которых при той всеобщей разрухе и нехватке днем с огнем трудно было сыскать.

Едва ли можно себе представить, что значит быть женщине коммерческим директором советского завода (к тому же без партбилета и экономического образования) в военное время. Это значит вертеться как белка в сумасшедшем колесе в сумасшедшее время. Что такое «сумасшедшее колесо»? Это значит — круговой натуральный обмен или хаотический бартер. Если, скажем, заводу им. Булганина, где работала мама и где производили облицовочную плитку для метро и гранаты для фронта, понадобились (а они часто надобились) шарикоподшипники, то их надо было просить у директора Шарикоподшипникового завода в обмен на плитку. Но «Шарику» нужна не плитка, а кирпич. Для этого маме надо было договариваться с директором Бескудниковского завода, чтобы он дал кирпич «Шарику». Но Бескудникам не нужны подшипники, а нужны текстропы (я так и не выяснила, что такое текстропы) в обмен на свой кирпич. Следовательно, теперь надо для Бескудников где-то добывать эти текстропы, чтобы Бескудники дали кирпич «Шарику», а «Шарик» дал бы наконец керамико-плиточному заводу искомые подшипники. А назавтра вновь начиналось добывание иных материалов по новым заколдованным кругам.

Такие вот круги надо было расколдовывать худенькой усталой директорше Лидии Александровне, вертеться в этих колесах почти до умопомрачения и из последних сил.

Мама приходила поздно вечером домой абсолютно измотанная, с темными кругами под глазами, не забывая при том раздобыть что-нибудь поесть, принести что-то на ужин.

После войны ситуация к 47-му году будто бы изменилась к лучшему. Маму, воздав ей по заслугам, перевели в Управление стройматериалов при Мосгорисполкоме, ставшее центром распределения строительных материалов. Теперь все те директора заводов, с которыми она налаживала бартерные и добрые отношения со своим заводом, сами приезжали к ней на поклон с просьбой «выделить» тот или иной дефицитный материал или оборудование, подсказать, как и чем строить социализм. Теперь на ней, на главном инженере управления, лежала ответственность за работу не только одного своего завода, но и всех предприятий строительной промышленности Москвы.

Дельная и энергичная, но сверхэмоциональная, все и вся принимавшая близко к сердцу, мама, которая не год и не два выносила нервные и физические перегрузки не просто мужчины, а дюжего космонавта в чертовой центрифуге, не могла не подорвать свое здоровье.

Самое трагичное было в том, что она сама не хотела расстаться с такой работой и уйти в тихую заводь, когда представилась возможность. Ее давний поклонник, ответственный сотрудник Госплана, Михаил Исаевич Френкель, был готов помочь ей после войны покончить с нервотрепкой. Михаил Исаич, лысый добряк с рачьими глазами и бородавкой под носом, старый большевик и большой критикан советского строя, охотно доставал нам путевки — мне в дом отдыха в Сочи, а маме в сердечный санаторий в Кисловодске. Он хотел посодействовать ей устроиться на должность заведующей швейного ателье при Госплане. Можно представить себе, какие блага сулила эта синекура!

Мама отказалась. Ее деятельной натуре было дорого общение с людьми и ощущение своей необходимости. Она не могла «подавать» — даже снаряды; ей надо было «делать» и видеть результаты своего труда. При том ей и в голову не приходило, что одним из таких «результатов» могла бы быть роскошная дача из любой древесины и первосортного кирпича. Не один директор завода с радостью облагодетельствовал бы уважаемую Лидликсанну, распорядительницу стройматериалов в ту пору бесконтрольного хозяйствования. Но нам об этом почему-то не думалось.