Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни

Какими-то темными переулками мы добрались от трамвайной остановки до невзрачного домишки. Хозяйка исчезла в подвале и вынырнула с корзиной, полной золотистых рыбин, от запаха которых нас с мамой шатнуло. Теперь предстояло с этими сокровищами вернуться домой. Закинув за спину тяжелые рюкзачки, мы вышли на улицу. И поняли, что заблудились. Переулок за переулком, а где трамвай — неизвестно. Бродим и бродим, обе молчим, но страх нарастает. И тут, как в хорошей греческой трагедии, наступает если и не катарсис, то уже точно — апофеоз. Впереди на тротуаре маячат две фигуры, два солдата с винтовками. Спрятаться негде. Что делать? Повернуть обратно? Остановят и обыщут.

Мама берет меня за руку, как маленькую (как тогда, когда мы ходили в 38-м в поисках для нее работы), и мы идем прямо к патрулю. Я ничего не соображаю. Мама говорит: «Вы не скажете, как тут к трамваю пройти?» Солдатики видят: женщина с девчонкой дорогу спрашивает, явно не шпионы. А ветерок, к счастью, не в сторону патрульных дул. «Вон туда идите, прямо».

Не знаю, как мы в трамвай влезли и как до дому дошли.

Моя мама, считавшая себя трусихой, боявшаяся темного леса, кладбищ и езды на велосипеде, всегда с открытым забралом встречала и горе, и опасность.

Из нашего последнего улова я отвезла соленую горбушу моей «немке», Марии Александровне, на Зубовский бульвар. Одинокая старуха уже не вставала с постели, и за ней присматривали сердобольные соседи. Выжить в войну на иждивенческую карточку без средств и регулярной помощи было невозможно. Наше свидание оказалось последним. Она это словно чувствовала и попросила взять на память фарфоровую чашку, старинный словарь немецко-русского языка и стеклянный шарик с зеленым мхом внутри.

Царствие ей Небесное, моей Марии Александровне Шуберт-Анферовой.

Вот и лето 43-го. Закончился второй год войны, начинался третий. Немцы постепенно отступали по главным направлениям. Отгремел первый летний салют с пышным фейерверком в вечернем небе: освобождены Орел и Белгород.

Война поворачивала вспять, жизнь все больше наполнялась обычными повседневными заботами.

В июне 43-го я сдала экстерном экзамены за 9-й и 10-й класс средней школы. Вставал вопрос — куда идти учиться дальше. Плохо, когда равным образом даются и сочинения по литературе, и задачки по алгебре, но нет охоты ни к тому, ни к другому и вообще ни к какому предмету. Оставалась одна неувядающая страсть: познать мир, неведомые страны, людей где-то там, за границей на замке.

Быть бы мне, наверное, географом или историком, или, в лучшем случае, литературоведом или лингвистом, но все мало-мальски подходящие вузы еще не вернулись в Москву из эвакуации.

Вот тут-то, как по заказу, случается нечто удивительное.

Мне на глаза вдруг попадается объявление в газете «Известия», с ходу, казалось бы, решающее мою проблему.

До сих пор у меня хранится пожелтевшая газетная вырезка с мелким, поистине судьбоносным и достойным полного воспроизведения текстом:

Институт внешней торговли

Наркомвнешторга СССР

Объявляет НАБОР СТУДЕНТОВ

На 1-й курс.

Институт готовит экономистов-финансистов, экономистов-коммерсантов и юристов для системы Наркомвнешторга.

Срок обучения 5 лет.

В институт принимаются окончившие средние школы. Заявления от поступающих принимаются в канцелярии института: ст. Балашиха Дзержинской ж. д. и в Москве, ул. Куйбышева, 6 (Всесоюзная Торговая палата), 2-й этаж.

Все студенты обеспечиваются питанием в закрытой столовой Института, нуждающимся предоставляется общежитие.

Стипендия назначается на общих основаниях в размере от 250 до 350 рублей в месяц.

Принимаются заявления от желающих поступить в аспирантуру по следующим специальностям:

1) Международная торговля и внешняя торговля СССР; 2) Денежное обращение, банки иностранных государств и финансирование внешней торговли; 3) Иностранное гражданское и торговое право; 4) Международное право (публичное и частное).

Ко всему прочему, как мне стало известно, большое внимание в этом вузе уделяется изучению иностранных языков.

Ни минуты не колеблясь, подаю заявление на юридический факультет. Хорошая профессия плюс иностранные языки: о чем разговор? Не считая самых радужных перспектив… Отличный школьный аттестат и приличное знание (спасибо моей «немке» Марии Александровне) немецкого языка позволило поступить в институт без экзаменов.

Приятные сюрпризы этим, однако, не кончились.

ИВТ, находившийся где-то у черта на куличках — сначала в Балашихе, потом у Церковной горки на Ярославском шоссе — сразу после моего зачисления переезжает в центр Москвы. И не куда-нибудь, а прямо в «былинкинское» место, в Бабушкин пер., 4, то есть почти рядом с Демидовским переулком, Газовым заводом и экстернатом на Гороховской улице. В сером четырехэтажном неуютном здании, где разместился институт, ранее, говорят, была шелковая и полотняная фабрика Бабушкина.

Снова я оказалась в районе Немецкой слободы и близко от моего дома в Сыромятниках.

Не рука ли Провидения? Я называю это геомистикой.

Итак, я — в привилегированном учебном заведении, куда, если бы не война, едва ли можно было попасть простому смертному без комсомольского билета. Несколькими годами позже ИВТ слился с Институтом международных отношений в единый МГИМО.

Преподавательский состав был у нас просто великолепен. В ИВТ собрались почтенные седовласые профессора и преподаватели, рискнувшие остаться в Москве в военное время. Деканом юрфака была доктор юридических наук, профессор Екатерина Абрамовна Флейшиц, читавшая лекции по иностранному гражданскому праву. Она еще до 1917 года окончила Сорбонну и стала первой женщиной-юристом в России.

Маленькая, кокетливая, несмотря на сугубо пенсионный возраст, она уточкой вплывала в аудиторию и с наслаждением читала свой предмет, как какой-нибудь роман Бальзака или Золя. Если слышала легкую возню в стане слушателей, устремляла на студента ироничный взор и серьезно спрашивала звонким, чуть скрипучим голоском: «В чем ваше недомогание, товарищ…Туманов?» — или Иванов, Петров. Закончив лекцию, Екатерина Абрамовна пудрила носик и выплывала, семеня ножками, из аудитории.

Все ее уважали за мужской ум и бессрочную женственность.

У Флейшиц я писала на 4-м курсе реферат о юридической природе абсолютных и относительных прав.

Передо мной толстая тетрадь в синей обложке с надписью: «М. Былинкина. 1947. "Абсолютные и относительные права"». Пятьдесят страниц студенческого исследования, написанного от руки четким почерком.

На последней странице отзыв руководителя: