Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

Пожалуйста, чтобы как-нибудь не выпали бы «рыжие мерзавцы». В «Весах» ругались и покрепче, особенно Зин<���аида> Николаев<���на>. [851]Получали ли Вы уже от Жоржи такую чистую рукопись?

24 июня 1956

Дорогие Ирина Владимировна и Георгии Владимирович, говорят, что я перед Вами виноват — долгим, непростительным молчанием. Это верно. Те, кто говорит, — правы. Но опять же в нашей закрученной жизни — всегда есть тысяча смягчающих обстоятельств. Поэтому смягчите и смягчитесь. Итак, хочу думать, что здоровье Г. В. теперь поправилось. И тут же не могу не прибавить, как хорошо «серпасил» подействовал на жену. Вот она только что отправилась в наше «имение» Питерсхэм — и ходили перед этим к «придворному» доктору. И что же? 13 с половиной! Этого у нее никогда в жизни не было. Ведь, повторяю, годами не спускалось — держась на 22-23-25. И всего одна таблетка на ночь. Хорошо ли Вас лечат? Тут бы Вам наверняка дали бы этот самый серпасил — небольшими дозами — и не страшно и хорошо. Ну, вот. Теперь насчет того, как принимать витамины «С». Каюсь, забыл спросить жену. Т. е. не забыл, а она сказала, а я забыл — как и что она сказала и боюсь сейчас прописывать Вам наобум. Но это средство — ведь оч<���ень> безобидное — его, думаю, можно глотать и так и эдак? Хотя — виноват — воздерживаюсь — лучше уж спрошу жену по очередному телефону. И тогда напишу.

Далее. Не могу понять, о каких белых страницах в книге Рыжего Вы пишите. Какие-то страницы о невозвращенстве. Не понимаю. Я приобрел для Вас самую настоящую книгу в «Чех<���овсхом> Изд<���ательстве>» и там не должно было быть никаких белых стр<���аниц>. Напишите номера стр<���аниц>, которых, видимо, у Вас не хватает, и я Вам попробую их изобразить, если, конечно, их не 50 и не 125. Была бы эта книга здесь — обругали бы и обменили бы. Вот свиньи-собачьи (это я цитирую Ваш роман — швейнхунды! [852]).

Теперь роман. Отрывок идет в ЭТОМ июньском номере. И стихи тоже. [853]Так что перед Одоевцевой мы чисты, как младенцы на свежей пеленке. Второй отрывок необходим будет в августе обязательно, чтобы дать в сентябрьском номере. Так что понадуйтесь! И не задерживайте для своего же личного благополучия и благоденствия.

Дальше. Письмо Жоржа. С ним есть некоторые сложности. Мих. Мих. всем этим несколько обеспокоился, он не любит таких переписок из двух углов. И как Соломон все взял на свой суд. Своею собственной рукой [854]он удалил все грубые и нехорошие слова из письма рыжих (недобросовестные, честнее и пр., заменив их парламентарными). Но и у Жоржа удалил некоторые красоты. Мне было жалко тех красот — пусть то Федот — да он не тот... Но ничего я, маленький человек, тут поделать не мог и не могу. Но в общем — картина получится для Вас вполне успокоительная. Их письмо — превращено в корректное. А Вы подробно и обстоятельно отвечаете. Таким образом, то, чего хотели рыжие — обосрать — (ах, простите! я, кажется, хотел сказать что-то не то) — не вышло. Во-первых, они не ждали, не гадали — что будет Ваш ответ (тут уж маленький человек — дер клейне Ман* — постарался! — поцалуем его все вместе за это усердие!), — а он есть, и все дело обмердированья [855]— кончилось одним пуком — фальшивым и никуда негодным, как у Ильязд-Зданевича. [856]

Далее. Далее пойдут жестокие слова. Вы спрашиваете, делает ли ч<���то>-н<���ибудь> М. М. в смысле помощи Вам? Что же может сделать М. М. после того, что он уже для Вас сделал? Ведь он перешел все границы возможного — он из Юм. Фонда — вам выхватил такую уйму — под всякими предлогами — что бо<���дальше наискосок обрезан нижний край страницы. — Публ.> ни хотел — он ничего там не может <...> такой некий лист подписной среди братьев литераторов. Думаю, что дол<���ларов> около ста (хотя не уверен) собрать можно бы было. Я бы за это взялся, но сейчас, конечно, не сезон в том смысле, что все разъезжаются, наступила жара — и такие цветы в таких обстоятельствах не цветут. Их надо разводить с осени, как люди съедутся. Если Вы в принципе не против подписного листа (почем я знаю! может быть, Вы скажете — к черту листы! хоть на литейном заводе служить! хоть с тяжелой киркой! [857]но листов — не позволяю, не одобряю, не желаю!) — но вот если в принципе не против — то я могу это проделать с осени. Ну, в сентябре будет сказано, что поэт заболел, поэт в тяжелом положении — и дальше известная формула Блока по отношению к Кузмину — «надо спасти поэта». [858]Кстати. Федин мне много рассказывал про жену Мандельштама, [859]она страшно была энергичная, и всегда приходила к нему вот именно с этой классической формулой, и Федин боялся ее в этом смысле как огня. Читая Ваше письмо, вспомнил я и о другом. Как Федин и Илья Груздев [860]рассказывали, как Мандельштам в Госиздат продал (и не раз!) чужие прозаические переводы, совершенно кошмарного стиля и языка. [861]Манд<���ельштам> этим был знаменит. О нем ходили всякие анекдоты на эту тему. Если бы Фил<���иппов> (он же Филистинский, но он же не Филиппов и не Филистинский, а как сказал мне знавший его ленинградец — Эрдени [862]) был литературным человеком — он бы знал, но он был в Лен<���инграде> вне литературы, ничего сего знать не мог. Кстати, в конце двадцатых годов этот Фил-Филис-Эрдени выпустил сборник стихов под названием «Мусор слов». [863]И Корней Чук<���овский> в «Красной газете» написал убийственный отзыв о том, что мы вполне можем согласиться с автором — что это мусор слов. [864]Обычно о таком языке говорят, что он дубовый, суконный, но нам жаль дуба и сукна, это именно — мусор слов, и пр. На этом литер<���атурная> карьера этого типа там и окончилась. Ну, вот, думаю, что на все вопросы я ответил. Да, посылка к Вам ушла уже <���дальше обрезан нижний край страницы. — Публ.>

* Der kleine Mann (нем.) — маленький человек.

<9 июля 1956. Почтовый штемпель Йера на конверте>

Дорогой Роман Борисович*,

Две недели собирался Вам ответить и все не мог Это результат «лечения», которому я подвергся. Меня, как здешний эскулап выражается, «спасли», но ценой того, что я стал идиотом. Этому лечению сопротивлялись все настоящие доктора, до того меня пользовавшие, и были правы — результат налицо. Но выбора не было. И не будем об этом говорить.

Не могу — уж простите — попасть в тон нашей прошлой остроумной переписки — все мои умственные способности закрылись или, м. б., навсегда прекратились... Я веду гнусное растительное существование и, по-видимому, обречен вести.

Все-таки очень хочу, чтобы Новый Журнал издал мою книгу. Пожалуйста, напишите подробно как и что. Какого размера книгу желали бы и могли бы Вы издать. Я бы хотел, чтобы это были стихи 1946-1956. Т. е. период «Дневников» с приложением избранного из «Портрета без сходства». Я многое выброшу из «Дневника», но все-таки наберется стихотворений 85-100. В таком виде это доставило бы мне удовлетворение. Конечно, все равно, если по соображениям экономии печатать стихи вплотную, как объявления о кухарках- «Кипарисовый Ларец» [865]— не мне чета — был именно так напечатан. Я думаю, хорошо было бы, если бы Вы — именно Вы — написали несколько слов — как член редакции, почему Вы меня издаете, — т. е. на мое место, дающее мне это право. Что касается «гонорара» — то известное количество экземпляров, которое Вы мне дадите, я все-таки распространю с «рисунками автора» в качестве «люкс». Ну и будут разные статьи, и это, конечно, может, принесет какие-нибудь подачки.** Что касается до оплаты расходов по изданию, то, думаю, что по нормальной цене книжка довольно хорошо разойдется, т. к. меня, т. е. стихи мои, постоянно требуют, но все давно под метелку продано. Но если делать, то нельзя ли это сделать быстро, ведь и быстро будет обычная канитель. Ну напишите, дорогой Роман Борисович - Вам виднее, а мне труднее писать.