Бэзил Лиддел Харт - Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии

Вопрос о дисциплине в двух войнах оказался более сложным. «Национал-социализм делал людей фанатиками – на дисциплину это имело двоякий эффект. Но отношения между офицерами и солдатами были значительно лучше, чем в прежней армии, а это укрепляло дисциплину. Улучшение отношений произошло частично благодаря новой концепции дисциплины, основанной на опыте Первой мировой войны и насаждаемой в рейхсвере, а также из-за того, что широко распространившиеся идеи национал-социализма сократили дистанцию между солдатами и офицерами. Простые солдаты проявляли больше инициативы и нередко демонстрировали свои способности и смекалку, особенно в мелких стычках с врагом, чего не было в прошлой войне». Мнение Элфельдта по этому вопросу в целом совпало с точкой зрения британских командиров, которые часто отмечали, что немецкие солдаты, действуя в одиночку или небольшими группами, превосходили своих противников. Этот вердикт являл удивительный контраст с опытом 1914–1918 годов, а также с широко распространенным мнением о неспособности немцев к индивидуальным действиям. Поскольку идеи национал-социализма в основном пробуждали стадные инстинкты, было бы естественным предположить, что поколение, впитывавшее их с самого раннего возраста, будет проявлять меньше индивидуальной инициативы на поле боя, чем их отцы. Я спросил Элфельдта, может ли он объяснить это противоречие. Он ответил, что сам удивлен, но после некоторых размышлений добавил: «Возможно, это как-то связано со скаутским воспитанием, полученным этими молодыми людьми в гитлеровских молодежных организациях».

Вопрос о сравнении немецких солдат двух войн всплыл еще раз в беседе с Хейнрици, Рёрихтом и Бехтольшеймом. Хейнрици считал, что немецкая армия в первой войне была лучше обучена, но не был согласен с тезисом об улучшении дисциплины. Рёрихт и Бехтольшейм согласились, а первый добавил: «Армии был необходим более длительный перерыв между польской и западной кампаниями, чтобы дать людям время на подготовку, в первую очередь я имею в виду призывников. Это я точно знаю, поскольку возглавлял соответствующее подразделение в Генеральном штабе. Моральный дух и дисциплина на завершающей стадии этой войны по сравнению с ее началом значительно укрепились. В 1916–1918 годах моральный дух солдат подвергся влиянию социалистических идей, предполагавших, что армия ведет захватническую войну. Зато в этот раз солдаты до самого конца сохранили непоколебимую уверенность в правоте Гитлера, невзирая ни на что».

Хейнрици и Бехтольшейм подтвердили свое согласие с позицией Рёрихта, который продолжил: «Тем не менее моральный дух нашей армии был ослаблен постоянным напряжением, так же как и тенденцией эсэсовцев забирать к себе лучших. Дивизии, попавшие на Восточный фронт, не получали полноценного отдыха, что не могло не оказывать отрицательного воздействия на людей».

На вопрос о влиянии на армию национал-социализма Рёрихт ответил: «Это влияние не было однозначным. С одной стороны, оно создавало трудности для нас, поскольку ослабляло наше влияние на массы. Но с другой стороны, национал-социалистические идеи, несомненно, пробуждали в армии патриотический дух, причем намного более сильный, чем в 1914–1918 годах. Именно этот дух придавал людям силы даже в самых безнадежных ситуациях». Хейнрици согласился с Рёрихтом, при этом подчеркнув, что вера в конкретную личность имеет больше значения, чем система. «Нравится нам это или нет, но доминирующим фактором была огромная вера армии в Гитлера».

А что думали немецкие генералы о своих западных противниках? По этому поводу мнения высказывались самые разные. Далее я приведу те из них, которые показались мне наиболее интересными. О командирах союзников Рундштедт сказал следующее: «Монтгомери и Паттон были лучшими из тех, кого я встречал. Фельдмаршал Монтгомери был очень методичен». Позже он добавил: «Это хорошо, когда есть достаточно сил и времени». Комментарии Блюментрита были аналогичными. Воздав должное скорости продвижения армии Паттона, он добавил: «Фельдмаршал Монтгомери был единственным генералом, который не испытал ни одного поражения. Он двигался так…» В качестве иллюстрации своих слов Блюментрит сделал несколько решительных и коротких шагов, тяжело ставя ноги на землю.

Немецкие генералы считали, что качество английских и американских войск было разным. Об этом Блюментрит сказал так: «Американцы всегда наступали «на подъеме» и в атаке демонстрировали свои лучшие качества. Однако, попав под сильный артиллерийский огонь, они обычно сразу отступали, даже если перед этим им удалось успешно проникнуть в глубь обороны противника. В отличие от них британцы, достигнув даже небольшого успеха, «цеплялись зубами» за свое завоевание. Если они провели на позиции 24 часа, выбить их оттуда было уже невозможно. Контратака на британцев для нас всегда была связана с тяжелыми потерями. Осенью 1944 года у меня было немало возможностей наблюдать за этим любопытным различием, потому что правой половине моего корпуса противостояли англичане, а левой – американцы».

История заговора, развязка которого наступила 20 июля 1944 года, изложена в печати неоднократно, причем затрагивались ее самые разные аспекты, кроме разве что его непосредственного влияния на ход войны. Хорошо известно, что произошло после того, как в ставке Гитлера в Восточной Пруссии взорвалась бомба, не убившая фюрера, как развивались последующие события в Берлине и как заговорщики упустили возникшую на короткое время возможность изменить ход истории. Чтобы сделать картину более полной, следует описать, что происходило в тот судьбоносный день и после него в штабе немецкой армии на Западном фронте. Я располагаю подробным рассказом об этом генерала Блюментрита, который считаю необходимым привести целиком, не только потому, что генерал являлся непосредственным участником событий, но и из-за неповторимой атмосферы, которую он воссоздает.

В начале 1944 года в штабе верховного командования на Западном фронте, расположенном в Сен-Жермене, было много посетителей, велись затяжные дискуссии. Часто обсуждался вопрос: следует ли фельдмаршалам объединиться и потребовать у Гитлера заключения мира.

Однажды, это было в конце марта, фельдмаршал Роммель прибыл в Сен-Жермен в сопровождении своего начальника штаба генерала Шпейделя. Незадолго до их отъезда Шпейдель обратился ко мне с просьбой уделить ему несколько минут для конфиденциального разговора. Мы отошли в сторону, и он, предупредив, что ведет речь от имени Роммеля, сказал: «Пришло время объяснить фюреру, что мы не можем продолжать войну». Было решено, что мы обсудим этот вопрос с фельдмаршалом Рундштедтом, что и было сделано. Выяснилось, что он придерживается того же мнения. После этого командованию вермахта была отправлена телеграмма, содержащая просьбу фюреру прибыть в Сен-Жер– мен «ввиду серьезной ситуации, сложившейся во Франции». Ответ на нее так и не был получен.