Джордж Бьюкенен - Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918

Не вправе ли мы после этого рассчитывать на то, чтобы с нами обходились как с друзьями, а не делали нас мишенью грубых нападок. В своем обращении к мусульманам Востока господин Ленин говорит о нас как о захватчиках и грабителях и призывает наших индийских подданных к восстанию. Он ставит нас даже ниже, чем турок, которым он подает руку через голову Армении, забывая о чудовищных зверствах, учиненных ими в этой стране. Неслыханно, чтобы человек, претендующий на руководство политикой России, говорил в таких словах о дружественной и союзной стране. Неужели он считает, что британская тирания навязывает свою волю Индии с ее трехсотмиллионным населением? А знает ли он, что британский гарнизон, который до войны состоял из 750 тысяч человек, с тех пор был сокращен до 150 тысяч благодаря надежной поддержке со стороны местных жителей? Знает ли он, что наша главная цель – подготовить различные и зачастую враждебные друг другу племена к самоуправлению и что именно для этой цели наше правительство оказывает всяческую поддержку формированию индийских обществ и комитетов? Едва ли какой-либо из них носит антибританский характер, и ни один не сравнится в этом плане с Советом.

В настоящий момент положение англичан в России незавидно. Их сделали целью нападок или объектом подозрений. Наше бюро пропаганды, которое первоначально создавалось для того, чтобы дать нашим двум странам лучшее представление друг о друге, теперь обвиняют в союзе с контрреволюционерами. Для таких обвинений нет ни малейших оснований, если не считать преступлением защиту своей страны от клеветы и извращений, распространяемых германскими агентами. Пока Россия принимала активное участие в войне, наше бюро, естественно, занималось военной пропагандой, но теперь оно этого не делает.

Я хочу, чтобы русский народ знал, что ни у меня, ни у какого-либо из подчиняющихся мне агентств нет ни малейшего желания вмешиваться во внутренние дела России. За те семь лет, что я был здесь послом, я всей душой и сердцем стремился к установлению тесного взаимопонимания между Россией и Великобританией. Хотя я, как того требует мой долг, имел связи с членами различных партий, но с самых первых дней после Февральской революции я придерживался строго нейтральной позиции. До этого я действительно пытался использовать все свое влияние, чтобы склонить бывшего императора в пользу какой-либо формы конституционного правления, и я неоднократно призывал его уступить законным требованиям своего народа. Теперь, когда его суверенные права перешли к народу России, последний, я надеюсь, извинит меня за пренебрежение строгими правилами дипломатического этикета.

В заключение я позволю себе обратиться к русской демократии с предостережением. Я знаю, что ее лидеры движимы искренним стремлением установить братство между пролетариями всех стран для обеспечения всеобщего мира. Я полностью сочувствую целям, которые они перед собой ставят, но я бы попросил их задуматься, правильные ли методы они выбрали для обращения к демократиям союзных стран, и особенно к Англии. Они, несомненно, сами того не желая, создают впечатление, что германский пролетариат для них важнее британского. Их позиция по отношению к нам скорее рассчитана на то, чтобы оттолкнуть от себя, чем привлечь на свою сторону британский рабочий класс. Во время Великой войны, последовавшей за французской революцией, речи, обращенные против Великобритании, и попытки вызвать революцию в нашей стране только закалили твердую решимость британцев вести войну до конца и сплотили их вокруг тогдашнего правительства. История, если я не ошибаюсь, повторяется в настоящем столетии“».

10 декабря

«На пресс-конференции, которую я устроил, присутствовало больше двадцати пяти журналистов, представлявших газеты всевозможных политических оттенков, за исключением большевистских. Для меня это стало тяжелым испытанием, поскольку после того, как Харольд Уильямс прочел мое заявление в переводе на русский и журналистам были розданы копии, представители буржуазной печати задали мне множество ненужных и компрометирующих вопросов, на которые я не мог ответить, не вызывая еще более затруднительных вопросов со стороны социалистов. Затем корреспондент „Новой жизни“ Горького пожелал узнать, что мы понимаем под „правительством, признанным народом“ и начнут ли союзники мирные переговоры в случае, если такое правительство будет создано. Я ответил, что, строго говоря, законное правительство должно получить свои полномочия от Учредительного собрания, но, поскольку Россия страна непредсказуемая, мы не можем считать себя связанными этим определением. Мы готовы обсуждать мирные переговоры с правительством как таковым, но прежде, чем начинать переговоры с врагом, союзники должны договориться между собой, поскольку, пока такое соглашение не будет достигнуто, они не могут рассчитывать на успех в переговорах с Германией. „Новая жизнь“ и некоторые большевистские газеты подвергли этот ответ суровой критике как свидетельство того, что мы не желаем идти навстречу пожеланиям русской демократии. С другой стороны, мое заявление получило горячую поддержку в дипломатических кругах и вызвало горячую благодарность со стороны русской колонии в Лондоне. Троцкий сослался на него в произнесенной вчера речи. Он сказал, что я выразил свою любовь к России на пяти газетных столбцах и теплота моих чувств его радует. Однако он бы предпочел бы дела словам».

18 декабря

«Неделю назад я полностью расклеился. Встав утром с постели, я обнаружил, что не могу идти прямо, а шатаюсь так, будто я на палубе корабля. Полагаю, причиной тому было головокружение. С тех пор я вынужден был лежать в кровати, и мой доктор сказал, что силы мои на исходе. Поэтому я по телеграфу попросил разрешения вернуться домой, и теперь мне разрешается выехать, когда я пожелаю. Сегодня я чувствую себя лучше и предполагаю оставаться здесь до тех пор, пока Учредительное собрание не соберется или будет разогнано. Последнее представляется наиболее вероятным, поскольку большевики уже выпустили прокламацию, в которой содержится призыв арестовать лидеров кадетов, а также говорится, что враги народа – помещики и капиталисты – не должны участвовать в этом собрании. Они уже арестовали шестерых кадетов, выбранных в Учредительное собрание.

1 декабря большевики без единого выстрела захватили Ставку, поскольку Духонин запретил командирам ударных батальонов оказывать им сопротивление. Когда Духонин уже сел в поезд, чтобы уехать из Могилева, его выволокли из вагона и зверски убили. 3 декабря большевистская делегация, во главе которой стоял Йоффе, прибыла в Брест-Литовск и начала переговоры. Поскольку немцы отказались принять их предложения, 5-го числа члены делегации вернулись в Петроград, чтобы посоветоваться с правительством. 11 декабря они снова отправились в Брест-Литовск, и 15-го числа было подписано соглашение о перемирии, которое должно было продолжаться до 14 января. Германия согласилась на условие, на котором настаивали большевики, что во время перемирия не будет производиться никакой переброски войск на другие фронты, но, поскольку была добавлена оговорка, что данное условие не относится к уже начатым переброскам, они могли перебрасывать на наш фронт столько войск, сколько хотели. В договоре также присутствовал опасный пункт об обмене товарами. Мирные переговоры должны начаться сегодня.