Залман Градовский - В сердцевине ада: Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима

Складывается впечатление, что союзные государства, победители мира, косвенно довольны нашей страшной участью. Перед нашими глазами погибают теперь десятки тысяч евреев из Чехии и Словакии. Евреи эти, наверное, могли бы дождаться свободы. Где только приближается опасность для варваров, что они должны будут уйти, там они забирают остатки еще оставшихся и привозят их в Биркенау-Аушвиц или Штутхоф [225]около Данцига — по сведениям от людей, которые так же оттуда прибывают к нам.

Мы, зондеркоммандо, уже давно хотели покончить с нашей страшной работой, вынужденной ужасом смерти. Мы хотели сделать большое дело. Но люди из лагеря, часть евреев, русских и поляков, всеми силами сдерживали нас и принудили отложить срок восстания. День близок — может быть, сегодня или завтра.

Я пишу эти строки в момент величайшей опасности и возбуждения. Пусть будущее вынесет нам приговор на основании моих записок и пусть мир увидит в них хотя бы каплю того страшного трагического света смерти, в котором мы жили.

Биркенау-Аушвиц

6 сентября 1944 года,

Залман Градовский

Перевод Меера Карпа

В Аушвице убивали всегда. Убивали жестоко, беспощадно, по-садистски. Но поначалу — в рутинные времена старого концлагеря — как-то нетехнологично. Забить плеткой, расстрелять во дворе тюремного бункера и даже вколоть в больнице фенол в сердце подходящей жертве эксперимента — все это как-то слишком индивидуально, как-то неуместно по-любительски и как-то чересчур нерационально.

Тогда еще не было селекций, каждый узник был зарегистрирован и именовался не иначе как Schutzhaftling — «заключенный под защитой» [226]. Он ли находился под защитой или защита — от него? Историческая ирония этого оксюморонного словосочетания не ускользала от внимания тех, кого это напрямую касалось: «Быть «подзащитным заключенным» в величайшем лагере уничтожения парадоксально, это ирония судьбы, сознательной судьбы. Убийцы, садисты защищают нас! Мы пребываем под защитой, что означает предание нас произволу таких людей, таких воспитателей, которые и сами прошли соответствующее обучение — окончили аспирантуру высшего садистского знания, и все ради того чтобы иметь возможность нас соответствующим образом «защищать»!» [227]

Несостоятельность и неуместный романтизм персонифицированной смерти стали очевидны перед лицом поставленной однажды лагерю задачи — посильно помочь в решении еврейского вопроса в Европе и перейти на принципиально новый вид убийства — массовый, безымянный и, в пересчете на один труп, недорогой.

Чуть ли не здесь же, в Аушвице, и догадались о самом оружии такого убийства — химическом: дешевый инсектицид Циклон А, уже применявшийся в сельском хозяйстве, для дезинфекции одежды и помещений и для борьбы со вшивостью, подходил для этого идеально.

После серии «успешных» экспериментов в бункере 11-го блока и в мертвецкой крематория I в сентябре 1941 года в качестве оптимального орудия убийства была признана разновидность газа Циклон А — газ Циклон Б.

Это была особая разновидность, перенацеленная на людей. Для удушения 1000 человек парами содержавшейся в Циклоне Б синильной кислоты было достаточно всего четырех килограммов вещества (то есть четырех килограммовых банок). Эффективное испарение начиналось при температуре около 12 градусов по Цельсию. Для этого помещения газовых камер — даже летом — немного протапливали, чтобы газ в них лучше расходился и быстрее вершил бы свою работу.

Одним из синонимов «зондеркоммандо», бывшим в ходу у самих узников Аушвица, было «газкоммандо». Именно под этим псевдонимом фигурировали члены «зондеркоммандо» и на Нюрнбергском процессе над главными военными преступниками [228].

Чрезвычайно желательным было и спокойное состояние и поведение жертв. Так что к «технологии» относились и успокоительные мероприятия, или, как сказали бы сейчас, «операции прикрытия», — для чего привлекались и члены «зондеркоммандо» как «свои».

«Операцией прикрытия» было и бессовестное употребление символики Красного Креста. Именно красный крест красовался на так называемых санкарах — легковых санитарных машинах, на которых на каждую операцию приезжали и уезжали дежурный врач и эсэсовцы-палачи. Красные кресты были нашиты или намалеваны краской и на синих шапках у членов «зондеркоммандо» — их спецодеждой были не казенные полосатые робы, а обыкновенная цивильная одежда [229], вызывавшая у жертв минимум подозрений.

Непосредственно палаческую работу выполняли эсэсовцы среднего звена. Когда они выезжали к газовням, их обязательно сопровождал врач [230], наблюдавший за всем из машины: не дай бог что-нибудь случится с камарадами, рискующими своей жизнью во имя великой цели! [231]У последних, конечно же, были противогазы, которые они, бахвалясь своей «храбростью», не всегда надевали, а также специальные приспособления для открывания больших банок с гранулами. Вбрасывая гранулы в газовые камеры сквозь специальные отверстия-окошечки [232]сверху или сбоку, они посмеивались и переговаривались друг с другом о пустяках. После чего закрывали окошки цементными или деревянными ставнями-втулками. Но иногда, вопреки инструкции, они даже не закрывали их, а смотрели сквозь стекла противогазов с любопытством и торжеством на то, что там внизу происходит: как люди, карабкаясь друг по другу, кидались к этим окошкам, и первыми умирали те, кто оказывался внизу, может быть, и не от удушья еще (сама агония отнимала не менее 6–7 минут), а от того, что их раздавили, — то были в основном инвалиды и дети. Перед смертью люди цеплялись, вгрызались ногтями в исцарапанные уже и до них стены…

Налюбовавшись и закрыв ставни, они садились в свои машины с флажками и красными крестами, нарисованными на боках, и, продолжая болтать, уезжали.

Кстати, место циническому веселью и палаческому юмору находилось везде. Шутники-немцы говорили раздевшимся детишкам, чтобы они не забыли взять с собой мыло и чтобы обязательно связали сандальки или туфельки шнурками. «Готово!» — говорил врач, посматривая то на часы, то в глазок двери газовой камеры. «Камин» — вот ласковая кличка, данная эсэсовцами крематориям. «Himmelskommando» («Небесная команда») — пошучивали эсэсовцы по адресу не то уничтоженных евреев, не то живых еще «зондерокоммандовцев». «Угощайтесь» или «Жрите», — говорили они, вбрасывая в душевые камеры газ. «Рыбам на корм», — шутили о пепле, загружаемом в грузовики для сбрасывания в Вислу или Солу.