Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

Судно уже входило в первый шлюз, и мы помчались сломя голову, перепрыгивая через какие-то ящики, швартовочные канаты и якорные цепи, увертываясь от кранов, поднимающих и опускающих грузы. Когда мы добежали, судно стояло у стенки, дожидаясь подъема воды в шлюзе.

На палубе не было свободного места. Сотни людей лежали, стояли и сидели, прислонившись к борту, и даже в спасательных шлюпках. Я запрыгнул на палубу и, подождав окончания швартовки, поднялся на капитанский мостик.

– Пан капитан, нас семеро. Вы не могли бы взять нас в Англию?

– Все семеро поляки?

– Да. Все поляки.

– У меня на борту уже более четырехсот человек, а спасательные лодки рассчитаны на сорок. Французы заявили, что не выпустят меня, если я возьму кого-нибудь, кроме команды. Ты видел, что творится на палубе?

– Да, пан капитан.

– Значит, у тебя лучше зрение, чем у меня. Я ничего не вижу, – засмеялся он. – Вот так я и отвечу французам, если им захочется задать мне вопросы. – Он пристально посмотрел на меня и спросил: – Не мог ли я видеть тебя раньше?

– Да, пан капитан. Перед войной я несколько раз ходил с вами в Лулео [38].

– Точно, теперь я вспомнил. Ты можешь пригодиться. Скажи друзьям, чтобы они прыгали на борт и вовсю наслаждались удобствами, – рассмеялся он.

Я повернулся, собираясь отойти, когда он сказал мне вслед:

– И несите свои винтовки, они могут понадобиться. На борту нет никакого оружия.

Я соскочил на причал, но, кроме нескольких французов, внимательно рассматривающих меня, никого не увидел. Где, черт возьми, их носит? Тоже мне, нашли время для прогулок!

Мое внимание привлек свист с палубы. Мои товарищи были уже на борту.

– Мы предполагали, что капитан согласится взять нас, – улыбаясь, сообщили они. – Никто даже не заметил, как мы оказались на палубе.

Шлюз заполнился. Судно отдало швартовы и стало медленно двигаться к выходу. В этот момент раздался резкий визг тормозов и из машины выскочили мужчина и женщина с двумя маленькими детьми.

– Вы плывете в Англию? – крикнул мужчина.

– Да.

– Мы англичане. Возьмите нас на борт, – попросил он, глядя на капитанский мостик.

Получив, вероятно, положительный ответ, он одного за другим передал детей на палубу. За детьми последовала жена. Судно двигалось, и мужчине удалось забросить на палубу только два чемодана из всего багажа и запрыгнуть самому.

– Все из-за этой проклятой машины, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал мужчина.

– Но все-таки вы успели, – заметил я.

Вы говорите по-английски? – удивился он. – И куда вы направляетесь? Господи, дурацкий вопрос, простите, – рассмеявшись, добавил он.

Его жена в растерянности смотрела на чемоданы.

– Ты оставил самые нужные вещи, дорогой, – проворчала она. – Пропал весь мой гардероб.

– Прости, дорогая. У меня времени было в обрез.

Мы медленно вышли в реку, развернулись и поплыли к устью, до которого было свыше девяноста километров. Нас обогнали несколько судов с беженцами. На причалах, на улицах, тянущихся вдоль реки, мы видели толпы людей, обтекающих длинные вереницы машин, привозящих с севера тысячи беженцев. Теперь, узнав о капитуляции Франции, они уже никуда не стремились, возможно, они даже растеряли свой страх перед немцами. Впереди их ждали годы оккупации. Мы, покидавшие Францию, по-другому отнеслись к ее поражению. Мы следовали в страну, о которой большинство из нас знало лишь понаслышке. Мы плыли в неизвестность.

Оставшаяся часть дня, пока судно медленно двигалось к устью Гаронны, была потрачена на составление списка пассажиров. Всего на борту оказалось четыреста семнадцать пассажиров и тридцать два члена судовой команды. Более половины беженцев составляли поляки; второй по численности была группа чехов, остальные были голландцы, бельгийцы и французы. Ну и английская семья, попавшая на судно в последний момент.

Женщин и детей разместили в кубриках, а мужчины заняли не только палубы, но и все укромные уголки. С пресной водой проблем не было: на судне она имелась в достаточном количестве, а вот с продовольствием было намного хуже. Судно шло обратно с грузом (в трюмах находилось несколько сотен тонн арахиса), который французские докеры отказались разгружать. Нам сказали, что мы можем есть орехи сколько душе угодно. Довольно скоро стало ясно, что два гальюна не могут удовлетворить потребности всех находящихся на борту людей, и для мужчин на корме отгородили «специальное место».

Около десяти вечера мы бросили якорь южнее Руайана, в устье Гаронны. Французский лоцман отказался сопровождать нас дальше, заявив, что устье заминировано, а он не собирается кончать жизнь самоубийством. Матросы, доставившие его на берег на одной из спасательных шлюпок, вернулись с известием, что в Руайане уже появились немецкие моторизованные части.

– Если они воспользуются артиллерией, нам крышка, – растерянно пробормотал кто-то на палубе.

– А что по этому поводу думает капитан? – спросил я одного из членов команды.

– Он хочет дождаться утреннего прилива. Нет смысла пытаться пройти ночью без лоцмана. Мы поплывем утром. Может, удастся пристроиться в фарватер к крупному судну, – и он указал в сторону стоящего на якоре в нескольких кабельтовых от нас большого лайнера.

Я набил карманы орехами, нашел теплое местечко рядом с машинным отделением и заснул.

Ночь была холодной, но благодаря теплому воздуху, проникавшему сквозь решетку, я не замерз. Я просыпался несколько раз за ночь и видел, что звезды меняют положение на небе. Судно мерно покачивалось; вода постепенно прибывала. Дважды за ночь с северного берега доносились пулеметные очереди. Ближе к утру в небе появились низко летящие самолеты, но в темноте я не смог разглядеть их опознавательных знаков. Затем меня разбудил женский голос, жалующийся на холод.

– Здесь тепло, – сказал я. – Ложитесь рядом со мной.

Она легла рядом, и я, не открывая глаз, обнял ее, прижал к себе, и мы заснули.

Спустя несколько часов я проснулся от криков, доносившихся с капитанского мостика, и топота бегущих по палубе людей. Наступило утро, и, судя по всему, судно собиралось сниматься с якоря.

Я хотел встать, но женщина еще спала, и мне стало жалко ее будить. Я заглянул ей в лицо... и рассмеялся. Она закрыла глаза шляпой с перьями, а нижняя часть лица, белая блузка и элегантный костюм были покрыты слоем сажи, всю ночь летевшей из трубы.

Мой смех разбудил женщину. Она села и с недовольным видом посмотрела на меня:

– Что вас так рассмешило?

– Ничего особенного. Просто я посмотрел на вас, и все, – ответил я. – Вами что, чистили ночью дымоход?

– Почему вы так решили? Уж если кем и чистили дымоход, так это вами. – При этих словах она достала из кармана маленькое зеркальце. – Вот, полюбуйтесь!