Эрих Редер - Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943

Примерно 8 июля моя жена и я были доставлены самолетом в Москву в сопровождении весьма враждебно настроенной охраны, причем в течение суток мы не получили ни кусочка еды.

Лишь после разговора с двумя из высших генералов Народного комиссариата внутренних дел наше положение улучшилось. Нас перевели в хорошо обставленный дом в Подмосковье, причем с нами всегда находился один или двое офицеров охраны. Те два генерала из Народного комиссариата внутренних дел часто бывали у нас и вели со мной долгие беседы, весьма интересуясь ходом моей работы над книгой, но никогда не сообщая, когда же состоится процесс надо мной.

Мое пребывание в Москве продолжалось три месяца, в течение которых я сделал много набросков для моей книги, частично по предложениям русских, а частично по моему собственному желанию. Хорошая еда и медицинское обслуживание значительно укрепили мое общее физическое состояние. Но печальный исход войны и горестные впечатления последних лет и месяцев ввергли меня в глубокую душевную депрессию.

Мои наброски для будущей книги, которые я делал без каких-либо справочных материалов под рукой, надеясь только на свою память, неизбежно страдали неполнотой. Я старался восстановить в них как можно больше обстоятельств и проблем прошлого с тем, чтобы провести потом методичный анализ, когда приступлю к написанию книги в полном смысле. Эти наброски были впоследствии у меня изъяты. Мои обвинители пытались использовать их против меня на Нюрнбергском процессе, не обращая внимания на то, что они представляли собой всего только черновые заметки для меня самого и не претендовали ни на окончательные выводы, ни на определенные оценки. Это касалось, в частности, моих характеристик тех или иных политических деятелей.

В шесть часов утра 17 октября 1945 года меня вывели из дома без какого-либо предварительного предупреждения. Моей жене, которая осталась в доме, было сказано, что я еду в Москву на пару часов для уточнения каких-то вопросов. Но уже на улице мне сообщили, что меня переводят в Берлин, хотя через несколько дней я вернусь обратно. Мой новый сопровождающий, генерал, которого я не знал, сначала доставил меня в Народный комиссариат внутренних дел, а потом в аэропорт.

Во время полета и после него, в Берлине, я находился под охраной подполковника и еще одного русского офицера. Они строго присматривали за мной в доме в Бабельсберге, в котором меня разместили вместе с журналистом Хансом Фриче. Ранее он содержался в заключении на Лубянке и был доставлен из Москвы на одном самолете со мной. Здесь, в Бабельсберге, нам и вручили копии обвинительного акта, который был выдвинут против нас Международным военным трибуналом по преследованию и наказанию военных преступников.

Здесь я в первый раз услышал о военных преступлениях.

Поскольку для своей защиты мне были необходимы сделанные мной в Москве заметки, я попросил доставить их мне. Через несколько дней заметки эти были мне доставлены, а с ними и мои письменные показания, которые мне надо было подписать. Просмотрев заметки и показания, я отказался подписать эту надуманную кучу фраз из моих заметок, вырванных из контекста, переведенных с грубыми ошибками и только вводящих в заблуждение. Если бы я оказался достаточно глуп, чтобы подписать эту груду фраз вне контекста, к тому же ошибочно переведенных, то трибунал получил бы документ, который при желании можно было принять за признание мною вины.

Я написал заявление на имя председателя Международного военного трибунала, в котором дал полное объяснение всех неточностей и искажений, допущенных в показаниях. Мне не довелось узнать, что стало с этим заявлением. Мои заметки снова изъяли, а через несколько дней Фриче и я были перевезены на автомобиле из Берлина в Нюрнберг. Как и другие заключенные, прибывшие до нас или после нас, мы были помещены в камеры-одиночки нюрнбергской уголовной тюрьмы, в которых день и ночь горел электрический свет.

Нюрнбергский процесс начался 20 ноября 1945 года. Как и другие заключенные, адмирал Дёниц и я были обвинены в военных преступлениях в ходе военных действий на море.

Для подготовки к защите нам было предоставлено совершенно недостаточное время. В качестве своего личного адвоката я выбрал известного гамбургского юриста доктора Симерса, а адмирал Дёниц – главного судью флота Кранцбюллера, имевшего завидную репутацию на флоте благодаря своим блестящим способностям и высоким моральным принципам. По техническим вопросам военных действий на море главный судья флота Кранцбюллер вел защиту нас обоих.

Ранее я знал доктора Симерса только благодаря его репутации, но, по моему мнению, это было скорее преимущество, чем недостаток. Не будучи связанным со мной никакими личными отношениями, он мог участвовать в процессе абсолютно беспристрастно и поэтому был способен проанализировать все пункты обвинения. Это было весьма важно, поскольку заключенные обвинялись как представители различных видов вооруженных сил и представители германского народа. Выступления доктора Симерса на этом этапе предъявления обвинений было исполненным достоинства и тем не менее совершенно блестящим, за что я всегда чувствовал себя обязанным ему.

Обвинения, выдвинутые против меня, состояли в следующем: ведение военных действий на море без соблюдения принятых правил ведения войны, подготовка германского флота к агрессивной войне и, наконец, собственно ведение агрессивной войны путем осуществления военно-морских операций против Норвегии. Аналогичные обвинения были выдвинуты и против адмирала Дёница, за исключением обвинения в подготовке агрессивной войны.

Нюрнбергский процесс был уникален тем, что победители выступали в качестве судей над побежденными, на нем рассматривались и принимались во внимание лишь действия покоренных, тогда как действия победителей были превыше всяких вопросов. Подобный подход не мог обеспечить справедливого и беспристрастного правосудия, поскольку действия обвиняемых рассматривались с точек зрения, не существовавших до этого в международном праве, а действия победителей должны были полагаться безупречными.

Общепризнанным подходом является положение, что в каждой войне действия любой страны в значительной степени определяются поведением ее противников. Поэтому любой вердикт, вынесенный победителем в отношении побежденного противника, теряет много в доверии и признании, если те же самые правила не применяются и к победителю. Судьи же Международного военного трибунала в Нюрнберге приняли в качестве основополагающего принципа своих процедур положение, что в суде никому не будет позволено касаться каких бы то ни было действий союзников или их преступлений. Более того, не было позволено даже касаться Версальского договора, кроме тех случаев, когда Германия обвинялась в его нарушении. Ту определяющую роль, которую он играл во всем развитии Германии с 1920 года, даже не было позволено упоминать.