Генрих Гофман - Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера

– Я, герр Гитлер!

– А это?

– Тоже я, герр Гитлер, я сам это все выбрал!

– Снять всю эту ерунду, – отрывисто бросил он и сердито вышел из зала.

На том и закончилась моя попытка привить Гитлеру вкус к современному искусству.

В 1938 году среди представленных полотен была одна картина кисти художника П.М. Падуа под названием «Леда и лебедь». Я посчитал, что будет интересно выставить это произведение современного художника на тему, которая пользовалась популярностью в искусстве на протяжении многих веков. В техническом смысле она была написана великолепно, но дерзость авторского замысла была выражена, пожалуй, слишком откровенно, так что я отложил ее в сторону, чтобы спросить мнения у Гитлера.

Эта картина и на него произвела глубокое впечатление, но он опасался, что она покажется оскорбительной некоторым посетителям выставки, и колебался, не решаясь дать окончательное распоряжение. Потом у него возникла одна идея.

– Такую картину может как следует оценить только женщина. Спросим фрау Троост, жену профессора!

Фрау Троост довольно долго рассматривала картину и заявила, что не видит причин не допускать ее к выставке.

– Вот видите, Гофман! Оказывается, вы стыдливее женщины! Эта черта вашего характера для меня новость, – пошутил Гитлер.

Вердикт фрау Троост отмел все его опасения, и он велел мне выставить картину, что я и сделал, повесив ее на видном месте.

Той же ночью меня разбудил телефонный звонок. Это была фрау Троост.

– Я не могу сомкнуть глаз, профессор! Эта картина не дает мне покоя! Я все думала и думала о ней и пришла к твердому убеждению, что картину Падуа нельзя выставлять на публике. Пожалуйста, поговорите с фюрером, пусть он передумает!

– Я знаю Гитлера, вряд ли он изменит уже принятое решение, – ответил я.

Когда на следующий день я сказал Гитлеру об этом ночном звонке, он наполовину рассердился, наполовину развеселился.

– Как это похоже на женщин! На них совершенно нельзя положиться! Фрау Троост должна была заранее продумать все свои возражения. Теперь, когда я принял решение, я от него не откажусь!

Как я и ожидал, «Леда» Падуа вызвала много споров – кто-то был за нее, кто-то против, она долго привлекала всеобщий интерес, и многие из ведущих членов партии, включая женское отделение, требовали ее убрать. Но нашлось столько же меценатов, у которых она вызвала такой восторг, что они хотели ее приобрести. Однако Мартин Борман опередил всех.

Когда Дом немецкого искусства закрыл свои двери в 1945 году, я вздохнул с облегчением, избавившись от почетной должности, которой совсем не добивался.

Летом 1937 года с подачи доктора Геббельса начался новый процесс очистки музеев и художественных галерей. И под лозунгом «Долой дегенеративное искусство!» он выбросил оттуда все работы, которые, по его мнению, были «противны» немецкому народу.

Кульминацией кампании стала организованная доктором Геббельсом выставка «дегенеративного искусства». Это отнюдь не было встречено единодушным одобрением, многие даже весьма консервативные члены партии считали, что он зашел слишком далеко. Я не колеблясь честно высказал свое мнение Гитлеру и сказал ему, что, по-моему, Геббельса понесло куда-то не туда.

Когда Гитлер решил посетить выставку, я сопровождал его, и, к большому неудовольствию Геббельса, Гитлер обратил внимание на несколько картин, которые, на мой взгляд, определенно не заслуживали позорного клейма и изгнания. И я с огромным удовлетворением сумел-таки уговорить Гитлера, чтобы он дал Геббельсу указание немедленно вычеркнуть из списка «дегенератов» значительное число произведений. Среди них, как я помню, были работы Ловиса Коринта, Рихарда Дикса, несколько рисунков Лембрука и прочие.

– Если уж Геббельсу так хотелось устроить выставку «дегенеративного искусства», лучше бы он обратил свой гнев на художественный мусор, особенно на тот, который мы сами производим, – сказал я Гитлеру. – Из картин, представленных на выставку в Доме немецкого искусства, по меньшей мере треть вполне укладывается в эту категорию. Такое впечатление, будто многие художники считают, что если картина забита государственными флагами, свастиками, партийной символикой, знаменами, массами марширующих штурмовиков, эсэсовцев и гитлерюгенда, то это само по себе дает им право требовать участия в выставке!

Я вел постоянную войну с защитниками таких «художников». Всякий раз, как я отвергал картину, художник жаловался гаулейтеру, который, в свою очередь, приходил к Гитлеру и просил включить ее в выставку. Однако, как правило, Гитлер давал мне свободу действий и не вмешивался.

Выставка имела такой успех, судя по количеству посетивших ее, что доктор Геббельс решил отправить ее в тур по Германии.

Для Гитлера Вена была городом разочарований. Он не любил ее, она ассоциировалась у него с днями бедности, голода и отчаянной борьбы за выживание. Но, несмотря на это, Вена, столица империи, с ее величественными зданиями, великолепными картинными галереями и учреждениями культуры была источником, из которого молодой восторженный художник Адольф Гитлер черпал все свои познания и вдохновение.

Величайшим разочарованием его жизни было то, что он не смог сдать вступительные экзамены в Венскую художественную академию, а нужно признать, что, за исключением самых первых работ, его акварели, продавая которые он хоть как-то сводил концы с концами, были намного выше среднего уровня. Лишь однажды он получил за картину «царский» гонорар, о чем я рассказывал чуть выше, а по большей части продавал свои работы за двадцать – тридцать крон.

Конечно, впоследствии цена на его картины взлетела на фантастическую высоту. В 1944 году, например, одну из его акварелей купили за тридцать тысяч марок – я думаю, это была дань Гитлеру как государственному деятелю, а не как художнику. Я сам опубликовал альбом с репродукциями его картин, и в 1936 году известный американский журнал «Эсквайр» напечатал статью о Гитлере-художнике с цветными репродукциями его картин.

Даже после падения Германии американцы продолжали проявлять огромный интерес к картинам Гитлера. Две его акварели – «Раценштадль в Вене» и «Старый двор», – принадлежавшие мне, были отправлены в Америку 29 июня 1950 года и, насколько я знаю, до сих пор находятся в вашингтонском музее.

Когда Гитлер переехал в Мюнхен, он был в восторге оттого, что получил доступ в художественные круги. Он мечтал о том дне, когда будет владеть собственной картинной галереей, а когда публикация «Майн кампф» стала приносить ему неплохой доход, он начал превращать свою мечту в реальность.

Однако он коллекционировал бессистемно, приобретая без разбора все, что ему почему-то нравилось. В своей мюнхенской резиденции он предпочитал хранить картины мюнхенских авторов, среди которых были знаменитые «Бисмарк в форме кирасира» Ленбаха, «Грех» Франца фон Штука, «Сцена в парке» Ансельма Фейербаха, много работ Грюцнера, которого он особенно любил, картина Генриха Цюгеля и полотна Шпицвега в большом количестве.