Зигфрид Вестфаль - Германская армия на Западном фронте. Воспоминания начальника Генерального штаба. 1939-1945

После того как было столько сказано и написано об этом, вновь в подробностях описывать, как получилось так, что Гитлер принял на себя абсолютную прерогативу принятия решений, даже в военных вопросах, может показаться излишним. Тем не менее я считаю, что этому вопросу стоит посвятить несколько слов. Гитлер верил в свою особую «миссию». Во внутренней и внешней политике между 1933 и 1939 годами он с полным правом мог заявлять о безоговорочных и очевидных успехах. То, каким образом они были достигнуты, – уже другой вопрос, но это было так. Гитлер 1938 года уже не был Гитлером 1933-го. Теперь его амбиции простирались к военным успехам. Гитлер был убежден, что победа может быть одержана лишь под его руководством. Офицерский корпус, в частности корпус армии, по его мнению, был «растяпой». Он считал, что офицеры корпуса ошибались со своими предупреждениями относительно опасности ремилитаризации Рейнской области, пытались замедлить темп, который установил Гитлер для перевооружения. Они слишком переоценили силы сначала польской, а затем французской армии. И всякий раз его предсказания и действия оказывались верными. Должен ли он в таком случае был прислушиваться к этим мямлям, этим колебавшимся, нерешительным людям, которые боялись войны, вместо того чтобы радостно встретить ее, к этим «последним франкмасонам», как он называл Генеральный штаб, к этим «устаревшим рыцарям с их заплесневевшим кодексом чести», как он один раз презрительно выразился о своих генералах, когда они оказали сопротивление его приказам. Должен ли он был следовать их совету и принимать их решения? Нет, нет и еще раз нет! Он был лидером, вождем германского народа в мирное время, которого признавал весь мир; он освободил свой народ из тисков Версаля, а теперь он станет лидером в войне. Он один станет «Feldherr» [14](полководцем).

Если во время Польской кампании Гитлер все еще держался в тени, то уже осенью 1939 года пропаганда начала провозглашать его величайшим полководцем всех времен, а его самоуверенность разрослась безгранично. Во время наступления на Запад он чаще вмешивался в командование, и в результате британские экспедиционные войска бежали в Дюнкерк. В 1941 году он пошел еще дальше. Армия предложила предпринять главную атаку на Москву. Гитлер же вместо этого приказал нанести наиболее мощные удары по флангам, в направлениях Украины и Ленинграда. Вместо того чтобы ударить кулаком, он ударил открытой ладонью. И произошло то, чего все опасались: главные советские силы вокруг Москвы разбить не удалось. Более того, Гитлер отверг предложение сразу же перейти к гибкой обороне. Ему не давала покоя близость к Москве, которую он все еще надеялся захватить, и настаивал на атаке, а контратака русской армии, которая началась необыкновенно рано, а также суровая зима привели к кризису. Это можно было урегулировать отводом армий, которые проникли слишком далеко, и таким образом закрыть бреши на фронте. Однако Гитлер возражал против того, чтобы потерять хотя бы пядь земли, и таким образом делал ситуацию еще более критической, ведущей к тяжелым потерям. Браухича назвали козлом отпущения и отправили в отставку; в полном противоречии с истиной, он был обвинен в том, что не обеспечил восточную армию зимней одеждой. Гитлер сам принял на себя командование армией и, в соответствии со своим хорошо известным приказом: «Все остаются на своих местах. Ни шагу назад», он отодвинул угрозу, которую сам же вызвал.

Однако этот успех Гитлера оказался причиной его же гибели. Но тогда он видел в этом новое подтверждение своих способностей и менее, чем когда-либо, склонен был прислушиваться к советам. Он возвел свою максиму «Стоять твердо любой ценой» до статуса единственно верного способа действия в войне. Мало-помалу он приносил в жертву не только дивизии и корпуса, но армии и группы армий и даже целые театры войны. Непостижимо, не подлежит никакому разумному объяснению, что этот человек, несмотря на то что дар его в некоторых отношениях был необыкновенный, не сумел понять, что искусство войны не состоит в том, чтобы крепко стоять, но в том, чтобы захватывать инициативу. Когда вспоминаешь, как определенные черты характера Гитлера стали еще более определенными и устоявшимися, то не сомневаешься, что для того, чтобы разгадать эту загадку, следует углубиться в патологическую психологию. Например, он безгранично преувеличивал свои военные таланты. Побывав в качестве бойца прифронтовой линии во время Первой мировой войны, он считал, что знает все требования войны от а до я. Он живо интересовался и был хорошо осведомлен в военной науке и особенно в военной технике, а также приобретал знания непосредственно с полей сражений [15].

В этом Гитлеру помогала его практически непогрешимая память, которая хранила все возможные подробности. Его страсть к техническим изобретениям побуждала его к их переоценке, в то же время он отказывался взвешивать возможности нанесения удара по врагу убывающими силами его собственных войск. Его развитое презрение к человечеству и чувство неполноценности, присущее самоучкам в присутствии экспертов, приводило к тому, что он весьма низко ценил мнение последних. Его неиссякаемый дар хвастливой болтовни, производивший на свет поток доводов и доказательств в поддержку собственных взглядов, позволял ему сравнительно легко говорить с менее одаренными в ораторском отношении воинами, хранившими молчание. Он мыслил эмоциями и субъективно; для него объективное суждение и холодный расчет, взвешивание за и против были проклятием. Особенно он был склонен недооценивать врага и отказывался основывать свои решения на военной практике изучения мотивов и действий противника. В своих расчетах он не учитывал время и расстояние как решающие факторы. В конечном итоге именно недостаток какого-либо чувства умеренности, сдержанности привел его к тому, что он разбазарил все ресурсы во время войны на всех фронтах. Его упрямство не позволило ему вовремя признать последствия неблагоприятного хода событий. Кажется, что он почти отказывался верить, что тенденции эти неблагоприятны. Вместо этого он позволял врагу перехватить инициативу. Вместо того чтобы вовремя остановиться и грамотно отступить с территории, которую наверняка невозможно было удержать, почти во всех случаях он активно сопротивлялся такому решению, а если соглашался, то делал это, когда было уже слишком поздно. И вновь вследствие этого Германия несла невосполнимые потери, а войска становились все более измученными, что в конечном итоге привело к коллапсу всех фронтов.

Слова «слишком поздно», похоже, характеризуют все решения и действия руководства вермахта с осени 1942 года и далее [16].