Елена Скляренко - Мераб Мамардашвили за 90 минут

* * *

Проще всего понять, что такое философия, наблюдая ее в действии. А что такое «философия в действии»? Это тексты человека, для которого философия стала жизнью. Например, тексты Декарта — «с трудом проделанная медитация, внутренним стержнем которой явилось преобразование себя, перерождение, или, как выражались древние: рождение нового человека в теле человека ветхого». Или тексты Канта, на которых лежит «отсвет незнаемого». И если мы попытаемся читать их, как написанное о нас, то, может быть, поймем что-то и в своей жизни, что до этого понять не могли.

Кант и Декарт были любимыми философами Мамардашвили. Две книги — «Картезианские размышления» и «Кантианские вариации» — посвящены именно им. Трудно придумать более несходные биографии: один — вояка, бретер, исколесивший пол-Европы (за 20 лет 30 перемен места жительства), другой — университетский профессор, «кенигс-бергский отшельник», не покидавший родной город больше чем на несколько дней. Какие «переклички» между ними можно обнаружить? Рассказывая о путешествиях Декарта, Мамардашвили вдруг говорит странную фразу: «Декарт не имел биографии». Непонятно. Ладно, когда говорили такое о Канте, всю жизнь безвылазно просидевшем в Кенигсберге. Но Декарт, тот, кажется, мог бы стать героем приключенческого романа. Однако вот так. Истинная жизнь философа проходит в метафизическом измерении, и с этой точки зрения, его «земная» биография не имеет значения. «Весь мир — театр». (В трактате «О страстях», написанном для принцессы Элизабет, Декарт говорит ей: на нас могут обрушиваться разные несчастья, но в нашей власти рассматривать события собственной жизни с точки зрения вечности, «не иначе, как если бы мы так смотрели на них, как смотрят комедии»). И кто-то самозабвенно играет, а кому-то интереснее разгадывать правила игры.

Можно по-разному читать философские тексты. Мамардашвили читал их, как карту сферы сознания. В текстах Декарта и Канта он нашел подтверждение собственным размышлениям. И, воспользовавшись этими текстами как «интеллектуальной материей», вывел ряд постулатов и принципов познания как «сознательного эксперимента». Как попасть в ту «великую точку безразличия», в которой возможно неискаженное восприятие действительности? Что мешает нам быть полностью сознательными, какими экранами сознания отгорожена от нас реальность? «Картезианские размышления» и «Кантианские вариации», по сути — описание техники трансцендирования.

Хорошо бы понять, как устроен мир, прочитав умную книжку. К сожалению, в соответствии с принципом трансцендентализма, это невозможно. Человек — «медленное» существо, и от знания чего-либо до внезапного понимания: «Так оно и есть!» — может пройти много времени. Человек — «долгое» существо, пробирающееся сквозь заросли чужих представлений к неведомой цели (счастью?), чтобы обнаружить в конце пути — если повезет, — что это был путь к себе. И что любой путь — это путь к себе. И что до себя можно и не дойти.

Этапы процесса понимания самого себя, преодоления ситуации «упрямой и приводящей в замешательство слепоты» описывает в своем «прустовском» цикле Мамардашвили. Основа цикла — анализ романа Пруста «В поисках утраченного времени». Он составил две книги — «Лекции о Прусте» и «Психологическую топологию пути».

«Лекции о Прусте» Мамардашвили посвятил женщине, которую любил и которую не видел к тому времени около 20 лет. «Те, кто знал его в те годы, говорят, что до встречи с Зельмой это был совершенно другой человек. Она сделала из него то, чем он стал. Она придала ему форму», — рассказывала Елена Немировская, жена Юрия Сенокосова. Может быть. По крайней мере, она «организовала» ему встречу с реальностью. «В 1970 году она решила с семьей эмигрировать в Израиль. Попросила Эрика Неизвестного сказать об этом Мерабу, когда она уже уедет. Эрик пришел к Мерабу домой и сказал. Мераб как сидел за столом, так, ничего не сказав, и остался сидеть. Эрик через какое-то время ушел. Потом через несколько часов спохватился, вернулся. Мераб сидит в том же положении, как он его оставил. Так он просидел несколько дней, ни с кем не общаясь».

Тема реальности и не желающей с ней считаться «упрямой слепоты» — стержень не только прустовского цикла: «…Могу признаться, что одним из моих переживаний (из-за которых я, может быть, и стал заниматься философией) было именно это переживание — совершенно непонятной, приводящей меня в растерянность слепоты людей пред тем, что есть» («Психологическая топология пути»).

Ситуацию слепоты Мамардашвили называет «ситуацией стеклянных перегородок»: мы живем, как рыбы, в аквариуме, но стенок его не замечаем. Мы пытаемся жить в мире, которого на самом деле не существует, мире, «который устроен так, в котором я знаю, что будет, или я ожидаю, что если я сделаю то-то, то будет то-то и то-то». В мире ожиданий. Но реальность — всегда другая, и действует не по законам наших желаний. Если мы пытаемся ее не замечать, она врывается в жизнь подобно руке, вынимающей рыбу из воды.

Есть законы слепоты и есть законы прозрения. Для того чтобы восстановить реальность, породить истину, необходимо собрать вместе разрозненные части информации, найти их смысл. Это делается силой формы, говорит Мамардашвили, созданием порождающей конструкции, которую условно можно назвать текстом. Таким текстом, например, может быть роман: «…В действительности написание литературного текста не есть занятие, отдельное от жизни: само построение какой-то условной, воображаемой конструкции впервые придает логику тому, что ты раздельно видел в своей жизни». То есть текст — это не то, что читают, а то, чем читают, — искусственный орган, увеличивающий разрешающую способность зрения. Орган искусства.

Значит, необходимо создать текст (своего рода ящик резонанса), выявить форму бесформенного, и тогда части действительности встанут на свои места. Но это не просто ящик, в котором мы расположили «вынутые» воспоминания по какой-то линии. Это зеркало, поставленное перед жизненным путем, по отражениям в котором этот путь исправляется: различные впечатления резонируют между собой, «перекликаются» — выявляют упакованный в них смысл. Это работа с прошлым, с памятью — перепросмотр жизни.