Эдвин Двингер - Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг.

– Вон лежит Баранни, – говорит он. – Я жил вместе с ним. Его за попытку побега отправили на каторгу. Когда снова отпустили, он угас. Там лежит Ностиц, он повесился, потому что его за некорректное отдание чести высекли при всем народе. Вот Бергнер, который умер от голода в карцере…

Мы садимся на гладкий валун. Небо чисто-голубое, горизонт сливается с землей. Степь, словно блекло-зеленое застывшее море тянется в бесконечность. Вдали бежит состав – в клубах белого дыма катит в сторону Европы.

– И каждого на родине ждет мать… – говорит доктор Бергер, оглядывая кресты, словно желая их сосчитать.

Недавно меня снова пригласил наш дорогой Зальтин. В его комнате собралась целая толпа молодых офицеров.

– Капитан Шанк в ужасе бежал, – смеясь, сказал он.

Лейтенант Телеки, полнокровный венгр, как раз рассказывал о своей первой попытке побега.

– Я месяцами собирал навоз лошади коменданта, – говорил он. – Часами ждал русского, проезжающего верхом, и, увидев, уже больше не выпускал его из виду, шел по следу. Товарищи обратили внимание, что я все время кручусь около русских, и я не ожидал ничего другого, кроме как потерять какое-либо их уважение. Дело в том, что у забора я разбил небольшой огородик и на его краю посадил картофель, – это они высоко ценили, от урожая все зависели. Итак, благодаря навозу он прекрасно рос, и вскоре ботва стала такой густой и высокой, что я, лежа среди нее на животе, смог вырыть подкоп. Для работы я использовал лишь ложку, и мне потребовалось копать много ночей, все время под носом у охраны…

В полночь пришел Розелли, черноволосый артист. Все молчали, пока он пел:

Когда он закончил, лейтенант рядом со мной, тихий блондин, вынул фотографию и протянул мне.

– Ваша жена? – спросил я.

– Нет, – задумчиво ответил он. – Я ее совсем не знаю. Это невеста моего товарища, умершего от тифа. Но когда вернусь домой, обязательно женюсь на ней. Я два года о ней мечтаю…

Я отправился к Поду. По пути в верхний лагерь я должен был пройти мимо барака столяров. Гробов стало гораздо меньше. Уже принялись за новый штабель досок.

– Послушайте, – обратился я к саперу, который делал мне столик, – можете сделать еще один? Только он должен быть очень маленьким…

Он почесал затылок:

– Это не просто. Мы снова получили заказ на 3 тысячи гробов. Все наши запасы кончились, а комендатура считает, что следующей весной их потребуется еще больше, чем в этом году! Мне придется делать его после работы…

– Попытайтесь. Это для товарища из верхнего лагеря. Его зовут Подбельски, он драгун. Когда он сможет забрать его?

– Ну, дней через восемь…

Когда я вхожу в свой бывший барак, Под как раз на вахте. Жучка радостно прыгает мне навстречу, он расстилает рядом с собой китайское пальто, предлагает мне сесть на него. Все это без единого слова.

– Что там с возвращением на родину, парень? – наконец спрашивает он.

У меня перехватывает горло.

– Ничего не знаю, – хрипло говорю я.

Он откашливается.

– Да, но… – выдавливает он.

Я оборачиваюсь и смотрю ему прямо в лицо. Его глаза сенбернара мрачны и не блестят. Борода вокруг рта поредела и спуталась.

– Под… – говорю я утешительно. – Только не расслабляться…

Он качает головой:

– Нет, так дальше нельзя… Все эти перипетии, то «да», то «нет»… Я так и думал, все так и думали… Нет, – вырывается у него, – так дальше нельзя, бога ради! Холодно-горячо, холодно-горячо, возвращаемся-остаемся, война-мир, война-мир! Черт побери… Теперь у нас есть одежда и сапоги, но нечего жрать! Одного за другим прибирает чахотка. Вчера один сошел с ума. «Кастрируйте меня!» – кричал он. Каждую неделю кто-нибудь добавляется. Слишком все обрадовались, все уже видели себя дома, понимаешь?.. Да, это так…

– Не думаю, что Семенов долго продержится! – говорю я неуверенно.

Под все чувствует.

– Ты говоришь это, чтобы меня утешить. В действительности же… Это может длиться годами…

– Как остальные? – наконец спрашиваю я.

– Брюнн после переворота конченый человек. От онанизма он медленно катится к смерти. Как павиан… Когда он недавно занялся этим в моем присутствии, я бил его, пока он не свалился.

– Ты не должен этого делать, Под!

– Не должен? Он тут всех заразил! Или мы в обезьяннике?

– А Бланк? – торопливо спрашиваю я.

– Этот тоже готов. За полрубля готов сделать все, что захочешь…

Я опускаю голову и глажу Жучку. Не переставая.

– Вчера я одного отмутузпл, когда он Жучку… – продолжает Под. – Брюнета-электрика. Если бы животное так не кричало… Я его так отделал, что ему пришлось отправиться в лазарет, свинье такой… – Он горько молчит. – Этого я тоже не должен был делать, да?! – затем восклицает он. – Пусть все идет, как идет, да? Этот дерьмовый сумасшедший дом пусть идет, куда идет? Хорошо тебе говорить! В твоей комнате такого не творится…

– О, – тихо говорю я, – не думай, то же самое. Делают скрытно, не так заметно… но в принципе то же самое…

– Да, все мы люди… – бормочет Под. И добавляет: – Шнарренберг совсем присмирел…

Некоторое время спустя на смену приходит малыш Бланк. На щеках у него горят пунцовые пятна, впала грудь, под глазами ужасные круги.

– Как-то видел тебя перед кантиной. Ты хотел что-нибудь купить? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает он устало. – Я просто там стоял. Просто так…

С Подом я иду к другим. В полудреме они лежат кругом, парочка играет в карты. Брюнн с полузакрытыми глазами сидит у стены. Когда я подсаживаюсь к нему, он сразу говорит:

– Моя жена родила ребенка, юнкер.

– Он получил письмо от жены, там это и написано, – объясняет Артист.

Головастик смеется:

– Это не так уж и плохо! С одной женщиной в нашей деревне приключилось то же самое. Через два года после смерти мужа она родила ребенка, но спокойно объясняла: «Он от моего мужа».

– Ну и?.. – спрашивает Артист.

– Что «и»? Когда ей возражали, что ее муж уже два года как умер, она отвечала: «Какое мне дело? Ребенок от него, и все тут. Я могу хранить ребенка в себе столько, сколько хочу…»

Несколько человек засмеялись. Но смех уже не был звонким. Он был таким опустошенным, безрадостным.

– Все не так плохо, Брюнн! – утешающе говорю я.

– Я убью ее, когда вернусь! – скрежещет он.

– Тогда сначала прикончи себя! – зло восклицает Под.

– Что тебе нужно? – взвивается Брюнн. В уме ли он? – Ты, грязный свинопас! Отощавший обжора! Жадный навозный жук!

– Тебе еще двинуть? – орет Под в ответ. – Скотина, жеребец, козел вонючий!

Я вскакиваю:

– Тихо, Под! Боже мой, что это за новости? Постыдитесь! Разве вы не были лучшими друзьями? И разве недостаточно того, что русские замучили нас до смерти? Так еще вы сами станете мордовать друг друга? Будьте разумными, черт возьми…