Николай Чистяков - По закону и совести

— Война есть война. На войне бывают и победы и поражения. Наши поражения носят временный характер. Победа в итоге будет за нами.

Так, или примерно так, отвечали на допросах пленные в 1943 году, и мы понимали, что война быстро не кончится, что гитлеровцы будут оказывать упорное сопротивление. Дух слепого повиновения, доведенного до фанатизма, держался в них долго. Этому способствовала немецкая пропаганда, направленная на то, чтобы вселить в каждого немецкого солдата и офицера страх перед русским пленом. Им говорили, что русские уничтожают пленных, а если и сохраняют некоторым из них жизнь, то отправляют в Сибирь, которую рисовали сущим адом. Немецкие солдаты боялись плена и дрались с большим упорством.

Летом и осенью 1943 года соединения нашей армии участвовали в Смоленской наступательной операции. 16 сентября они освободили город Ярцево и отличились в боях за освобождение Смоленска — важного стратегического узла обороны противника на западном направлении.

Наступление успешно продолжалось, но примерно в 70 километрах от Орши наши войска натолкнулись на сильную, глубоко эшелонированную оборону противника, проходящую севернее реки Днепр, и остановились.

В обороне под Оршей мы простояли до начала Белорусской операции — до 23 июня 1944 года.

Штаб 31–й армии разместился в лесу. Сейчас же приступили к строительству блиндажей и землянок. Но пока шло строительство, жили в брезентовой палатке, посреди которой топилась железная печка. В этой палатке мы встретили зиму и основательно померзли от наступивших холодов. Только в середине декабря 1943 года перебрались в просторный блиндаж, теплый и уютный. В нем мы прожили всю зиму до начала летнего наступления.

В обороне мы стали издавать разведывательный бюллетень. В нем рассказывали о противостоящем противнике.

Перед нашими войсками оборонялась 78–я механизированная штурмовая дивизия. В этой дивизии насчитывалось до 12 тысяч человек. Командовал дивизией генерал–лейтенант Траут, хорошо подготовленный в военном отношении, пользующийся полным доверием у гитлеровского руководства. Дивизия перерезала шоссе Москва — Минск и была основной опорной силой на подступах к Орше.

За период обороны мы, разведчики, настолько детально изучили противостоящие силы противника, что на наших картах не было ни одного пустого места. Знали мы всех командиров полков, батальонов и даже многих рот. Хорошо изучили оборону гитлеровцев. Знали, где находятся минные поля, где и какие проволочные заграждения, расположение огневых позиций минометов, артиллерии и многие другие данные.

Командование армии и фронта одобрило наше начинание по изданию бюллетеня — хорошего информационного документа.

Осенью 1943 года к нам прибыл новый начальник отдела — полковник Николай Николаевич Белоконь. Он был высок, широк в плечах, крепок. Храбрый и решительный офицер часто бывал в частях и много внимания уделял армейской разведывательной роте, особенно когда ей ставилась задача во что бы то ни стало взять «языка». Рота была сформирована из людей отважных, смелых, много раз смотревших смерти в глаза. Они редко возвращались без «языка».

Николай Николаевич дело свое знал хорошо, а к под чиненным относился ровно и с должным тактом. К гитлеровцам питал лютую ненависть и к показаниям пленных не всегда относился с доверием, требуя от нас перепроверки их показаний.

Весной 1944 года огнем зенитной артиллерии был сбит немецкий бомбардировщик. Одному из летчиков удалось спастись на парашюте, остальные погибли. О пленении немецкого летчика нам сообщили из разведывательного отдела корпуса, куда немедленно выехали на допрос Н.Н.Белоконь, переводчик и я.

По приезде на место начальник разведывательного отдела корпуса подполковник Аврааменко доложил, что пленный ранен в ногу и лежит в палатке. Показания давать отказывается. Из документов, изъятых у летчика, мы узнали, в какой авиационной части он служит и еще некоторые данные. Придя в палатку, мы увидели лежащего на топчане крепкого, широкоплечего немца с нагловатыми глазами. Несмотря на ранение, держался он довольно бодро.

На наш вопрос, намерен ли он давать показания, немец твердо ответил:

— Яволь!

Стали задавать вопросы: «С какого аэродрома вылетел самолет?», «С какой задачей?», «Сколько на аэродроме самолетов?», «Каких?» и т.д.

Пленный отвечал. Я записывал его показания. Вскоре мы поняли, что он вводит нас в заблуждение, давая ложные показания. Такое поведение пленного начинало раздражать допрашивающих. Ему было сказано, что если он будет продолжать лгать, то только навредит себе.

— Намерены вы рассказывать правду?

— Яволь!

И снова ложь. Наша настойчивость вызвала какое–то болезненное упрямство фашиста. В эти минуты он нас ненавидел, мы ненавидели его. Мы показали ему один из документов, изъятых у него при обыске, и попросили объяснить, что он означает. Взяв документ в руку, пленный быстрым движением скомкал его и сунул в рот, пытаясь проглотить. Но это ему не удалось. Стало совершенно ясно, что гитлеровец не даст нам правдивых показаний и дальнейший допрос бесполезен. Решили отправить его в армейский госпиталь. Так и было сделано.

В Красной Армии отношение к пленным в годы Великой Отечественной войны было самое гуманное. Разумеется, конечно, были отдельные случаи, когда бьющая через край ненависть к фашистам выливалась соответствующим образом на пленных, но это, повторяю, были лишь исключения. Нам же было хорошо известно, что гитлеровцы на допросах систематически применяли к пленным физические меры, пытки и истязания. Однако зверства врага не побуждали нас платить той же монетой и вымещать свою ненависть на беззащитном человеке, каким является военнопленный.

Я лично всегда считал, что самый лучший метод допроса — вежливое и культурное обращение, убеждение и разъяснение заблуждений пленного.

Зима 1943/44 года прошла в активной обороне. Проводились отдельные частные операции, велась разведка боем, постоянно действовали разведывательные группы с целью выявить намерения противника и захватить «языка». Не давать противнику покоя ни днем ни ночью — таков был приказ командования.

Сотрудники нашего отдела жили дружной семьей. Добросовестно выполняли свои задачи, каждый на своем участке стремился сделать как можно больше и лучше. Строго по расписанию проводились занятия по боевой и специальной подготовке. Систематически собирались на политические занятия, по очереди выступали с политинформациями. В короткие часы отдыха беседовали о литературе, читали стихи, пели песни, вспоминали годы мирной жизни, строили планы на будущее. Но длительное пребывание в обороне стало надоедать, хотелось наступать, громить врага, скорее очистить нашу Родину от фашистской нечисти. В этой обстановке два офицера штаба в один из вечеров выпили. Выйдя затем из блиндажа, один из них громко крикнул. Этот крик отозвался в лесу эхом. Он снова: