Михаил Пришвин - Дневники 1920-1922

7 Марта . Всю ночь дождь и сильный ветер. Утром до восхода солнца все дождь. Деревья качаются до корня. В полдень солнце, ветер качает только макушки. Вечером облачно и небо открыто только на западе кольцом. В логах начинается напор воды. Сортируют овес на посев.

8 Марта . Капель была всю ночь и стихла перед рассветом. После рассвета теплый дождь. Облачность полная, но с обещанием разъяснеть. Ветер качает полдерева. Сильно токуют вороны. Дороги испорчены, не знаем, как вернутся рабочие из Дорогобужа с мукой.

К полудню показалось солнце и было переменно до вечера: то солнце, то дождь при +5°. Синица токует. Кошка токует. Прилетели грачи.

9 Марта . Ночь — дождь. Утро, как вчера, — облака дождевые с обещанием солнца. На крышах снег сошел. У стволов деревьев кружки.

Умер рабочий Смоляков, коммунист. Завещал похороны свои предоставить партии, чем очень всех удивил, потому что семья большая, дочери невесты и на всю семью ляжет тень, что отец был безбожник, еще дочь замуж не возьмут. У всех было убеждение, что он и в партии состоял из выгоды, а вот умер, и люди думают. Пономариха сказала такой случай:

— Тоже умирал так коммунист и захотел вернуться назад в православную веру, позвали священника. «Перекрестись!» — велел священник. Коммунист перекрестился, и вдруг у него отнялись руки.

10 Марта . Погода точно такая же. Кружки под яблонями увеличиваются.

Все яснее вырисовывается фигура моего брата {139} , которого я буду представлять в образах революции. Он неудачник, падал в жизни и оставил при себе: 1) Веру в светлого человека (человеко-обезьян и обезьяно-человек, сюда же и Левина новость интересная, что человек происходит от обезьяны), 2) Задушевность, 3) Детскость, т. е. способность удивляться всяким невиданным пустякам (сказка). Вся Россия такая, как мать моя, детская, легковерная, веселая (в конце концов), анархическая.

13 Марта . Добыли вагон у Над. Яков. Смирновой и в воскресенье 19 Марта выезжаем в Москву.

Читал письмо Игнатьева к Чайковскому, в котором устанавливается необходимость для русского человека признать сов. власть как единственно возможную, так что или интервенция, или советская власть. Получается так, что советская власть сама себя признает за дело пролетариата, а народ признает ее за охрану национальной самостоятельности.

«Понять революцию в ее возвышении, так и в ее мрачных чертах может только тот, кто берет ее в ее внутренней неизбежности, в борьбе ее живых сил, в логической последовательности ее этапов» (Троцкий).

С субботы на воскресенье хватил мороз, ручьи замерзли, наст «скипелся», и по снегу можно без лыж идти, как по полу.

Попробуй сейчас переменить жизнь — и придется опять начинать с костра: там, в новом месте, будет холодно…

17 Марта . Мороз, метель, вода вдруг замерзла, наст («стержень») скипелся так, что лошади не проваливаются.

Приехавшие из Москвы рассказывали, что Ленин болен, у него будто бы прогрессивный паралич, что конференция едва ли состоится, это видно по внезапному падению денег: в три дня золотой (10 р.) с 8 млн. дошел до 10 ½. Слышал, что Германия накануне революции. А еще, что в Америке топят котлы немолоченной кукурузой, что она может избытком урожая прокормить Россию два с половиной раза.

Сборы в дорогу.

Устроить Надежду Юл. Иловлеву, Марию Дм. Энгельгардт {140} , Надежду Яковлевну Смирнову. Достать для Map. Дм. — тиокол, для Авг. Дав. — порошки и 12 шт. медных гильз 16 кол., для кузнеца 12–12-го кол.

В Москве посетить Серг. Дм. Масловского (Антоневский пер., д. 4, Вольфил).

В Москве издательство «Сеятель»: Мясницкая, Гусятиков пер., д. 11, кв. 1, Александр Николаевич Волков.

В Питере поездка в Царское 9.05 д. и 5.35 веч. Разумник живет в Царском со среды до воскресенья. Вольфил — Фонтанка, д. 50, кв. 22. Воскрес. 3 ч. дня Демидов, 8-а, понед. 8 ч. в. (Вольфил), вторник 8 ч. в. (Вольфил).

22 Марта . С о ́роки. Мороз в Москве, говорят, — 15 Вчера встал в вагоне в Москве. Вечером поселился в здравнице. <16 строк нрзб.>

Брак

Вавил-ная

Лучина

Нансен

Истоки Днепра

Леса и урожай

Счастливый уголок

Энгельгардт

Самость

Шкаф в избе

Самогон Азар. Григ.

Мельник (Гризетка)

Школа — шкраб

(Капуста)

Церковь

Государство

12 Апреля . Сегодня вечером в 9 ч. пытаюсь выехать из Москвы.

Не выбрался.

В воскресенье у Карасевых состоялось чтение моего «Детства» {141} , присутствовали Семашко, Новиков.

— Нужно же написать такую мрачную вещь! — сказал Семашко.

Смутился не я, а Новиков: он выплатил мне гонорар, уверенный, что вещь цензурна, а если большевик говорит, что «мрачно», то едва ли пройдет. Семашко стал прощаться, я сказал ему:

— Все сделано, пьеса написана, продана, остается цензура.

— Слава Богу, цензуры у нас нет! — сказал Семашко на ходу и скрылся.

Новиков и рот разинул:

— Неужели он не знает, что у нас цензура, и какая цензура, небывалая!

— Знает, — сказал я, — но, вероятно, цензура у нас теперь называется как-нибудь иначе?

— Нет, она так и называется.

— Но может быть, он хотел сказать, что цензура наша советская не есть цензура в смысле прежней?

— Нет, — ответила Карасева, — он просто не знает, ему жизнь некогда знать. Недавно ему сказали: «Это стоит ½ лимона». — «У меня на окне есть целый лимон, могу отдать целый». Объяснили, что лимон значит миллион. Сконфузился.

14 Апреля . У Гершензона. Он рассказывал, что Розанов незадолго до смерти сказал ему: «С великим обманщиком (Христом) я теперь совершенно покончил». Еще говорил Гершензон, что основное в натуре Розанова было — трусость и что понимать его слова про обманщика нужно так: «Покончил, а может быть, и все неправда», — и тут же перекрестился. И что вся гениальность Розанова в этом, верно, и заключается, в этом «может быть».

Розановский «быт» исходит от его безбытности.

Еще мы говорили на мою тему, про удельный вес пуда муки в деревне, где он производится, и в городе — легкость отношения к этому пуду в городе. Гершензон перевел это на литературу, науку: напр., открытие Коперника и пользование им теперь. Вспоминаю Устьинского, разговор о людях «рождающих». Про Андрея Белого говорил, что он единственный у нас теперь писатель, он захватил Русь от Дорогобужск. мужика до Вячесл. Иванова, а сам весь изуродован, и прет, и прет это ввысь.

У Игнатовых говорили про Косиньку, что ей были навязаны формы (Некрасов, Дейч) и как она из них выбралась нутром, сама совершенно не сознавая (как Некрасов отпал, Дейч отпал).

Про Толстого и Соф. Андр. рассказывала Софья Яковлевна, и о назначении подруги, когда у мужа рана неприкосновенная (вещи женщину влекут, женщину-хозяйку, как мать моя, и вот надо тут вникнуть и, оставаясь верным вещам, оберегать уходящего). Рассказ Софьи Яковлевны, живой, образный и реальный, надо воспроизвести — это смерть Ильи Николаевича, который должен был умереть, он не мог перенести этой власти: нужно было ему устроить Музей, нельзя было слов произносить. Это надо рассказывать, вглядываясь в Софью Андреевну. Не забыть «процесс» Соф. Яков., в котором она может только помогать.