Максим Свириденков - Полковник Касаткин: «Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк!». 147 боевых вылетов в тыл врага

Бомбил я, соответственно, тоже с включенными огнями. Тогда это было безопасно. Бомбардировщиков наших вылетело столько, что в германской столице живого места не осталось. Жукова и Сталина потом часто ругали, что они так бесчеловечно поступили с Берлином. Но чтобы понять внутренние рычаги происходившего тогда, нужно было жить в то время. У нас у каждого за годы войны столько накипело, да и не победили бы мы без достаточной жесткости. Никто из нынешних политиков не победил бы в той войне. Наверное, даже Путин. А вот по приказу Сталина мы с радостью взорвали Берлин и могли бы полететь хоть на Нью-Йорк при первой необходимости. В годы «холодной войны» те, кто реально понимал происходящее, всегда были готовы к такому исходу событий.

Бомбардировку Берлина вспоминаю до сих пор. Сам я не могу поручиться, куда именно падали наши бомбы. Но меня клятвенно уверял весь экипаж: пятисотки легли аккурат по имперской канцелярии, а сотки пошли точно по имперскому парку. К сожалению, мне тогда было не до того, чтобы смотреть. Сами понимаете, при такой плотности самолетов вокруг.

Но о чем горько вспоминать, именно над Берлином наш полк в последний раз потерял экипаж. Когда мы возвращались после очередного бомбометания по городу, на восточной окраине столицы в воздухе вспыхнул какой-то самолет и весь в огне рухнул на землю. Исход мог быть только один — тогда даже спрыгнувшему с парашютом летчику спастись было нельзя: на каждый квадратный метр Берлина столько бомб сыпалось. Пришли домой. Оказалось, что это был самолет Милентьича.

Все думали, что Берлин станет последним. Но за ним были Грайсвальд и Свинемюнде. Причем на Грайсвальд мы два вылета сделали с нашим парторгом полка Никитиным. Хороший это был человек. В партию я вступил именно на фронте. Иван Никитьевич уже после первых боевых вылетов на Смоленщину принял меня в кандидаты, а уже к концу 1943-го я стал полноправным членом партии (рекомендацию мне как раз давал Володя Иконников). Со мною одновременно вступали Леонтьев, Юмашев, Сиволобов. Многие и летчики, и техники становились партийными на войне. Для нас это важно было, тем более что звание коммуниста еще надо было заслужить.

Но вернусь к Никитину. Нам повезло с парторгом. Он очень много работал с личным составом, с техниками, постоянно приносил нам и читал свежие газеты, делал все, что мог, для поднятия боевого духа. Однако к концу войны неспокойно ему стало: вроде служит в авиационном полку, а ни одного боевого вылета не сделал. Он мне так и сказал: «Неужели у себя в деревне я буду рассказывать, что всю войну политинформации читал? Я ведь даже не знаю, как вы бомбы сбрасываете, как стреляете…» И начал Иван Никитьевич уговаривать, чтобы я хоть раз взял его с собой. Самолично принять решение о полете с ним я не мог и отправился к Уромову. Доложил ему:

— Товарищ майор, очень просится Никитин в боевой вылет. Мы можем его взять, необходимо только ваше слово, он уже у меня тренировку прошел, стрелки его знают, с парашютом он прыгал.

Владимир Васильевич только плечами пожал:

— Слушай, Леха, а если вас с ним собьют?

— Так мы же с вами всю войну летаем, до сих пор целы. А теперь уже разве что сделается?

— Ладно, летите, что с вас взять!

Иван Никитьевич был мне благодарен. Грайсвальд, который мы с ним дважды бомбили, представлял собою немецкий порт на Балтике. В один из двух вылетов, когда нас по пути встретил огнем бронепоезд, наш парторг получил особенное удовольствие. Мы ведь от этого поезда быстро ушли, перепрыгнули через трехэтажное станционное здание, и все трассы пролетели выше нас. А после этого мы зато увидели обычный поезд, пристроились к нему и как врезали из пулеметов метров с пятидесяти. На лице у парторга в эти минуты был непередаваемый восторг.

Последней нашей целью стало Свинемюнде, или «Свиное устье», — самый западный немецкий город и порт на Одере перед выходом из Балтийского моря в Атлантический океан. В Свинемюнде ринулась вся знать Третьего рейха, и все, кто боялся встречи с союзниками, а особенно с советскими войсками: гестаповцы, эсэсовцы, полицаи, палачи… Многие хотели убежать в Австралию, в Южную Америку (особенно в Бразилию и Аргентину), а попасть туда на тот момент они могли только морем и только из этого порта.

Мы вылетели бомбить «Свиное устье» 30 апреля 1945 года более чем сотней самолетов. Там у фашистов уже не было ни зениток, ни истребителей. И если нам чего-то стоило опасаться, то только того, чтобы не столкнуться в полете со своим бомбардировщиком. Однако поскольку опыт у всех был немалый, то обошлось. Естественно, мы все в Свинемюнде разнесли, затопили множество фашистских кораблей. Серия наших бомб пошла от акватории на берег. Это было самым лучшим, что можно в порту сделать: мы накрыли и корабли в акватории, и на берегу все пакгаузы, краны, погрузочные средства и склады. Кроме того, что приятно, из этого вылета наш самолет ни единой пробоины не привез. А 5 мая 1945 года я получил свою двенадцатую личную благодарность от товарища Сталина «За бомбометание по самому западному немецкому городу и порту Свинемюнде» (а вождь своим именем просто так не разбрасывался). Она сейчас в Смоленском музее Великой Отечественной войны. Но не в наградах дело. Того, что этих самых наград нам не хватит и войны не достанется на наш век, мы, как я уже говорил, боялись, когда еще учились в летном училище. А прошла война, хватило нам ее всем, только не все вернулись.

В День Победы мы стояли в Малашевичах (это рядом с Бяла Подляской). Узнав о подписании Германией полной капитуляции, каждый из нас ощутил громадную радость. Но вряд ли для кого-то окончание войны стало сюрпризом: мы уже в начале мая видели, что это должно произойти на днях. Конечно, нам сразу объявили построение. Перед нами выступили командир полка, штурман полка, а потом было предложено высказаться всем желающим. Мой штурман Аркаша сразу изъявил такое желание. В голове у него уже, видимо, сложилась какая-то речь, и он бодро начал: «Лопнуло последнее колесо!..» Сразу после этой фразы он запнулся, забыв от волнения, что хотел сказать. Так Аркаша с минуту постоял, да и рукой махнул: мол, ну вас всех! Мы его потом доставали с вопросами: «Скажи, а какое колесо лопнуло? Переднее или заднее?»

Другой интересный момент. Командир полка приказал в честь Победы дать салют из пистолетов. Мы потом поняли: он хотел, чтобы все разрядили свои обоймы. А то мало ли что могло получиться, если бы кто-то, празднуя, потерял бы над собой контроль от выпитого, имея заряженное оружие на руках.

Через несколько дней после 9 мая нам сказали, что скоро полк будут перебазировать. Однако это «скоро» затянулось на неопределенный срок, и мы продолжали стоять в Малашевичах. Поскольку боевые вылеты кончились, все начали расслабляться: пьянствовать, влюбляться в местных девушек, играть в карты. А я стал скучать о Нине, тем более что тот же Володя Иконников и кое-кто еще успели привезти своих жен. Тогда я пошел к командиру полка: