Герман Гессе - Письма

Дорогой господин Гёз!

Что попы в нынешней Германии покажут в нападках на нашего брата такую стойкость и агрессивность, каких Гитлеру они не выказывали, этого можно было ожидать, тут нет для меня ничего удивительного. Примите и Вы это спокойно к сведению и наплюйте на это. Если они нападут на Вас как на священника за то, что Вы рекомендовали меня, то можете сослаться на то, что епископ Вурм и многие городские священники в Швабии цитировали в своих речах и проповедях мои слова и стихи для назидания. Попы никогда не вызывали у меня ни страха, ни уважения, какого бы они ни были вероисповедания, римские, пожалуй, хуже лютеранских, потому что их авторитет держится на более крепком фундаменте. Жаль было бы только, если бы вдобавок к отвращению к Германии привилось бы и отвращение к христианству, постараемся как-то уберечься от этого.

Большая мода на христианство приносит нам и другие цветочки. На швейцарском радио введен теперь один час в неделю, когда находящиеся в Швейцарии немецкие интеллигенты, подкрепившись молоком и маслом, поучают пастушеский народец насчет Германии й миссии немецкого духа. Я слушал только одного из них, его зовут Хорст Ланге, раньше он писал довольно талантливые, но немножко «странные», какие-то болезненные и мрачные истории. Тем полным спокойного превосходства, четким в артикуляции и елейным голосом, который прежде то смешил нас у северян, то раздражал, он теперь сообщил нам, что немецкая литература не смеет больше преследовать эстетические цели, а должна быть прежде всего религиозной. Он еще раз открыл нам Иеремию Готхельфа и доброжелательно ходатайствовал за него перед нами, и почему в цюрихской студии позволили ему свысока обо всем этом вещать, а не выставили его – понять невозможно.

Но что вообще можно понять сегодня? Понятно, что обстановка либо превращает нас, интеллектуалов и художников, в патетических «философов» экзистенциализма, либо воспитывает из нас сюрреалистов. Если бы мне довелось в этой жизни еще что-нибудь сочинить, это вышло бы, вероятно, еще сюрреалистичнее, чем «Паломничество в Страну Востока» и подобные вещи. Ибо, не слушаясь пастора Хорста Ланге, я жду от искусства и художника не этики и «религиозности» прежде всего, а красоты, радости, игры, детской благодарности Богу и миру, а этими регистрами владеет даже сюрреалистическое искусство, но попы и радиоэтики не владеют.

Addio, дорогой Гёз, Вы, конечно, не сердитесь на меня за слово «попы», оно все же входит в железный фонд лютеранского лексикона.

Дорогая Марулла!

Спасибо за письмо. Твои замечания по поводу американского «Демиана» и Томаса Манна доставили мне удовольствие. Он по памяти упростил дело и слил имена обоих мастеров игры. Так, например, когда-то, двадцать пять лет назад, он прочел «Kurgast», но называл его, говоря о нем со мной, «Badegast» [7]… Тут мне вспоминается, как старая тетушка Рейнигер любила называть меня, когда я ее навещал, Георгом. Я возражал и называл свое имя, но через полчаса, когда я уходил, она говорила: «До свиданья, Георг». Было бы, однако, большой ошибкой считать это у Томаса Манна признаком старости; он состарился гораздо меньше, чем я, но таково уж свойство его перегруженной памяти: для упрощения он многое переиначивает по-своему и потом этого придерживается. […]

Addio, привет от твоего Германа.

Дорогой Хайнер!

Вот кое-что к твоему дню рождения – с моими поздравлениями.

После того как у нас пробыли несколько недель больная госпожа Герё, а затем несколько дней мой бедный берлинский издатель с женой, теперь наконец, после нескольких месяцев нелепых забот и волнений, вот уже две недели назад, до нас добрались наши румынские беженцы, единственная сестра Нинон с мужем. У них больше нет родины и пока нет разрешения на иммиграцию ни в одну страну в мире. Лишь на короткий срок, в качестве моих гостей, их впустили «на отдых» в Швейцарию, взять с собой им не разрешили ни гроша, даже билеты им не позволили купить в Бухаресте, деньги на проезд нам пришлось отправить им с посланцами на венгерскую границу. По крайней мере из Румынии они выбрались, как-то спаслись от позорного конца, ведь они не только нежелательные интеллигенты, но и евреи, а Румыния, теперь хоть и коммунистическая и верная Сталину, гордится тем, что антисемитизма в ней не меньше, чем при Гитлере и Антонеску. Весь слой населения, к которому принадлежат родственники Нинон, последовательно «ликвидируется». Мы, конечно, оставим их обоих у себя, с помощью или без помощи властей, пока не найдется какая-нибудь виза в какую-нибудь страну, где им, может быть, удастся устроиться. Они прошли через, несказанные мучения, о чем если и обмолвятся, то лишь между прочим и нечаянно, и снова стыдишься, что принадлежишь этому адскому миру, где человеческая жизнь или десять тысяч человеческих жизней стоят меньше, чем фунт муки.

Addio, дорогой Хайнер, горячий привет тебе и твоим от твоего отца.

Дорогой господин Томас Манн!

Ваш подарок прибыл, прекрасный экземпляр «Фаустуса», большое Вам за это спасибо. Вчера из Констанца пришел журнал, где Ваша книга рецензируется вместе смоей, но я еще не успел об этом прочесть, номер этот, конечно, уже на пути и к Вам. Несмотря на сильные политические отвлечения, все уже проявляют величайший интерес к Вашей книге, но пока среди написанного о ней мне ничего особенно умного и верного, собственно, не попадалось, лучшей была (чисто музыкальная) рецензия Шу. Да и нельзя подходить к этой адской и восхитительной книге с привычными категориями, она выходит за них в обе стороны, вверх и вниз, в возвышенность и в карикатурность, ее возвышенной эзотерике соответствует экзотерика, экипировка, работающая почти любыми средствами, в том числе и такими, которые людям поменьше запрещены. Не могу это сформулировать и рад, что не обязан, но как раз эти разлады, эти разрывы, эта дьявольщина доставляют мне тут главное удовольствие, леверкюновский микрокосм очень часто напоминает мне образы индийской мифологии, с которыми Гёте еще не нашел связи и в которых меня, именно потому, что они облекают высочайшие человеческие помыслы, восхищает ипоражает именно их дикость, похотливость, карикатурность игипертрофированность. Ваш Фаустус очень волнует Германию, нигде его не поймут и не смогут понять, как там. Канадцу, который еще не знал европейской и т. д. ит. д., все это покажется чрезмерным, страшным и очень сложным, но для нас, европейцев, это родное и нужное.