Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда

— Верите ли вы, что есть Бог?

— Верю, сынок, раз я есть, значит и Бог есть.

— Верите ли вы, что Бог простил вам грехи?

— Верю, сынок, покайся и тебе Бог простит.

— Вы говорите на незнакомом языке?

— Покайся, сынок, и ты заговоришь красивым языком.

— Вы верите, что Бог вас примет на небо?

— Покайся, сынок, и тебя Он примет.

— Верите, что святая дева Мария родила Сына?

— Поверь, сынок, не смогла б грешная родить Святого Сына.

— Вы верите, что Бог этого Сына принес в жертву за народ?

— Покайся, сынок, ведь эта жертва была и за твои грехи.

В зале поднялся шум, кончилось терпение у народа, стали выкрикивать: «Ближе к делу, сколько можно слушать бессмысленные вопросы, где свидетели против убийц».

Прокурор потребовал прекратить беспорядок. Объявил, что суд переносится на четвертый день. Завтра будут свидетельствовать пострадавшие.

Начался четвертый день суда. Зал был забит до отказа. Еще немного и будут раскрыты все преступления сектантов, будут пострадавшие свидетели. Прошло больше часа, а суд все не начинался. Звонок. Вошли представители судебной коллегии. В зале наступила мертвая тишина, начался четвертый день суда.

Привели Ирину и прокурор спросил у нее:

— Пострадавшая Зинченко Ирина, вы знакомы со всеми подсудимыми?

— Да, знакома.

— Сколько лет вы их знаете?

— Лет восемь.

— Согласны давать все верные показания?

— Согласна.

— Вы выступаете перед судом как пострадавшая на почве религиозных предрассудков. Вы согласны засвидетельствовать пред всеми причину вашей болезни?

— Нет, я чувствую себя совершенно здоровой.

— Здесь присутствует общественный обвинитель, доцент Психоневрологического Института товарищ «Н», который может подтвердить устно. Но мы имеем также и письменное подтверждение из истории вашей болезни.

Он достал лист бумаги и стал выборочно читать:

— Зинченко Ирина имеет высшее образование и на почве религиозного стресса имеет умственные отклонения. В данный момент находится под постоянным наблюдением врачей. От госпитализированного лечения отказывается, советы врачей игнорирует. Последние два года ее болезнь прогрессирует. Ей запрещено посещать церковные богослужения, которые отрицательно действуют на ее здоровье. Разрешается только легкий физический труд». — Стоят подписи врачей и заверено доцентом института.

На все вопросы судьи Ира отвечала словами из Евангелия, что совершенно вывело судью из равновесия. Он объявил, что ответы Зинченко Ирины свидетельствуют о том, что она религиозная фанатичка. Слово предоставили общественному обвинителю. Это был профессор атеистических наук. Он начал возвышенную речь против Библии, доказывая, что все места Писания противоречат одно другому. Периодически обращаясь к Ире просил, чтоб она объяснила то или другое место. Ира на все вопросы отвечала удивительно мудро, я внутренне благодарил Бога. Чтоб сделать насмешку над Библией, профессор задал ей вопрос:

— Как понять Евангелие Иоанна, первая глава, восемнадцатый стих? Там написано, что Бога никто, никогда не видел. А в Библии, когда Бог обращался к Моисею, написано: «когда Я (Бог) буду проходить ты увидишь Меня», — что ты скажешь на это?

Ира спокойно ответила, что такого в Библии не написано. Атеист стал горячиться, доказывая, что он разов десять прочитал Библию, Коран, знаком с Буддизмом. Но Ира снова повторила:

— Такого нет в Библии, вы выдумали. Тогда он спросил:

— А как же там написано? «Ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо». Исход 33 глава, 23 стих.

Так закончился допрос Иры. После всего этого она обратилась к прокурору:

— Разрешите задать вопрос профессору-психиатру?

— Задавайте.

— Скажите, пожалуйста, каким ответом вы остались недовольны?

— Благодарю, доволен всеми.

— Могу ли я еще задать вопрос?

— Пожалуйста.

— Скажите, пожалуйста, на каком основании вы выдали справку, что я умопомешанная? Ведь я вас впервые вижу и вы меня видите в первый раз, не так ли? Я никогда к врачам не обращалась и в психиатрической больнице никогда не была. На учете нигде не состою. Относительно физической работы никто мне советов не давал. А вы знаете где я работаю? Я работаю на электронно-вычислительной машине. Таких машин в нашей стране еще не выпускают. На двух самых больших заводах «Турбинном» и «ХЭМЗе» только три человека знают, как на них работать. Предоставленная справка сфабрикована.

Тут судья моментально выхватил микрофон из рук Ирины. Суд прервали и судебная коллегия ушла на совещание, которое длилось около двух часов. В зале поднялся шум — одни возмущались, а другие восхищались, но ответа на вопрос: «Где же жертвы? Где пострадавшие?» не было. Судья зачитал приговор:

— Козелько Николай — пять лет лагерей строгого режима, после чего пять лет ссылки и конфискация имущества.

Так как из имущества оказалось одно единственное пальто, то его и забрали, а ведь эта семья ожидала третьего ребенка.

— Дуртан Матрена — 1,5 года тюрьмы и конфискация имущества.

Так бедная старушка и осталась без дома.

По болезни ее освободили через восемь месяцев и она еще долго скиталась, бездомная, среди верующих.

— Рубашка Николай, Чубенко Федор и Горькавый Иван получили по три года лагерей.

Мне дали полтора года лагерей. Отбывать срок отправили в лагерь на Холодной Горе города Харькова. Я успокаивал себя стихом из Евангелия: «Гнали Меня, будут гнать и вас».

Лето 1962 года было особенно жаркое. Работал я в трудовой колонии общего режима в литейном цехе. Работа была тяжелой, расплавленный чугун носили вручную. Хотя прошли времена и многое забыто, но друга своего, Женю Сирохина, брата из баптистов, с которым познакомился в лагере, не могу забыть. Он был судим по той же статье, что и все христиане. С ним мы встречались ежедневно на «пятачке» — несколько деревьев и пешеходная дорожка вокруг, место, где заключенные имели получасовую прогулку. Весь лагерь, состоящий из пятисот человек, ходили один за другим по этой дороге.

Женя выходил на пятачок рано и стоя на обочине с палочкой в руке, ведь он был совершенно слепой, обычно пел псалом.

— Над Родиной нашей восходит заря, о братья и сестры, вставать нам пора.

Подойдя тихо к нему, я слушал. Голос у Жени был приятный, мягкий. Немного погодя, я подходил к нему и брал за руку. Он сразу же говорил:

— Это ты, Гриша? Ну пошли, браток.

В разговорах, он всегда меня называл «браток». Он брал меня под руку, и мы ходим вспоминая свою прошлую жизнь, семью. Порой и забудешь, что ты в лагере. Помню, я спросил его:

— Женя, расскажи, как ты потерял свое зрение.

— Э, браток, то были самые тяжелые годы моей жизни.

Отец мой умер рано и мы жили с мамой. Кончил семь классов и началась война, тогда мне было пятнадцать лет. В семнадцать лет попал на фронт. За три месяца мы прошли военную подготовку и сразу же на передовую.