Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда

— Чтоб сказать нужда, не нужда, и горе не горе. Мужики послали с просьбой к вам, — с трудом вставил я, — уж если угодно вашей добродетели, продайте нам кусок земли, по сходной цене. Мужики толковали, баня в деревне нужна. Все расходы берем на себя. А для этого поначалу землю надо иметь. А уж потом будем думать, как строить. Рабочая сила у нас дармовая, сами будем строить, а вот из чего, я и не знаю. Меня послали только за землю поговорить.

— Ну что ж, считайте земля у вас есть. На пустыре, за кузней. Я хотел там строить маслобойню и мельницу, не просто ветряную, а настоящую, паровую, чтоб народ со всех деревень ехал с заказами. Нужно масло — бей масло, нужно крупу — делай крупу, нужна мука простая или крупчатка — делай муку. Я вот только неделю как возвратился из Германии. Договора заключал. А какая у них техника сложная, а здесь кроме лошадей и волов ничего нет. У них машины на полях работают, хлеб тоже машины молотят — где надо двадцать человек, всего одна машина работает. Моя-то родина Германия и сам я немец, имя мое правильно не Филипп, а Феликс. Побывал у своих стариков, им уже за семьдесят, обсуждал с ними свою затею, но думаю, что для этого там земли маловато, так что даю ее вам под баню, стройматериал для бани у меня тоже есть. Завтра воскресенье, после службы Божьей и обсудим.

Любопытство меня разобрало, и я решился спросить:

— А как получилось, пан Филипп, что родители в Германии живут, а вы здесь — на Украине?

— Давно это было, Тимофей. Посмотри, какие здесь прекрасные поля, кругом чернозем, земля родючая, вот мои родители и приехали на Украину, да не с пустыми руками, а с золотом. Губернатор Харькова любил золотишко, они договорились, оформили документы на эти земли. Кругом была степь, бери сколько хочешь, а наемной силы — только давай работу. И плату не просили большую, за харчи работали и на зиму хлеба дай. Кругом хутора появились. Дома поначалу не строили, а только землянки, как кроты все жили под землей. Год, два поживут так, начинают дом строить. В основном занимались скотоводством, кругом степь, раздолье. Мой дед племенных овец привез с Европы, первый кузню построил, а потом кирпичный завод — «цыгэльней» называли. Там я еще с пятнадцати лет был кузнецом.

Поля тогда обрабатывали деревянным плугом, сохой называли, а нам из Германии привезли с полсотни металлических плугов — «иссаковский» в обмен на шерсть и кожи. Овец развелось в каждом дворе целые стада — не знали, куда девать мясо? Шерсть и кожу отделанную можно сбыть, а мясо все не съешь, собакам давали, а иногда и закапывали. Тогда мои родители открыли коптильный цех, возили копчения в город на продажу. С этого, Тимофей, видишь дом построили какой. А в тысяча девятьсот двадцать первом году на Украине был большой неурожай. Родители мои уехали опять в Германию, а мне все оставили в наследство. Так вот, Тимофей, мой род давно эти места обжил. Думали головой, тяжело работали руками, так и разбогатели.

А мне все больше хотелось узнать от дяди Тимы о его жизни, поэтому я постоянно приставал к нему, с вопросами.

— Дядя Тима, вы лекции посещаете, а на лекциях говорят, что за границей капитализм — эксплуатация человека человеком, одни богатые, а другие бедные. В нашей стране ведут борьбу с обогащением, у нас все равны. Я как только отработаю два года за то, что меня учили работать кочегаром, так и уеду, только не знаю куда. Как долго ждать, целых два года! Я просто поражаюсь, дядя Тима, как вы смогли отработать здесь уже семь лет, это не работа, а каторга, бурлаки на Волге лучше жили, хотя унылые песни, но пели, а мы петь разучились. А что нам платят? Аванс дают, а с получки одни удержания. Надеялся, к зиме подсобираю деньжат, пальто себе куплю, да куда там, опять в рваной фуфайке зимовать буду. Почему вот уже пять месяцев как я получаю зарплату, но ее хватает только на еду, да и то с трудом. Я надеялся собрать денег не только на пальто, но и на туфли тоже. Разогнался. Нет, два года я не выдержу, убегу, на север или юг, но убегу. На лекциях говорят, что сейчас ведется борьба с пережитками капитализма, чтоб все люди были равными. Что ж это получается, чтоб все были как я, раздетые и полуголодные?

— Да, Гриша, с обогащением борьбу ведут и своего добились. Среди рабочего класса богатых нет, все равные, все бедные. Ты говоришь, как отработаешь, уедешь на юг или на север. А если повезут, куда сам не захочешь, на восток или на запад? Ведь идут слухи, что заводы закрепят за рабочими.

— А как это может быть?

— Очень просто. Издадут закон, никого не увольнять с работы, кто где работал, там и работай. Никуда не уйдешь и на другую работу не перейдешь.

— Тогда не заводы закрепят за рабочими, а рабочих закрепят за заводами.

— Это правильно ты говоришь, закрепят. А это значит, ты не вольный, ты закрепленный, хотя у нас в России еще в прошлом столетии отменили крепостное право.

— А если действительно так будет, что тогда делать?

— Тогда, Гриша, запомни мои слова: «Жизнь — это борьба, никогда не отчаивайся. Только слабые духом падают в отчаяние»… Уже смена идет к концу, надо печи подготовить к сдаче.

Долго не мог уснуть. В голове вертятся слова: «Жизнь — борьба, никогда не отчаивайся». Если жизнь — борьба, нужно разобраться, с чем бороться? Во всяком безвыходном положении есть выход. Еще люди говорят: «Борись с судьбой». Но если это судьба, как с нею можно бороться?.. Хорошо дядя Тима говорил: «Никогда не отчаивайся». А если тебе очень тяжело, обстоятельства так сложились, что смерть на носу, что тогда делать? Тоже не отчаиваться? Говорят, если летчику понадобился парашют, а его у него не оказалось, то он больше ему никогда не понадобится. Это судьба.

Не заметил, как уснул, но во сне меня преследовали какие-то кошмары. Толпа людей: шумят, кричат. Снится, вроде деньги никому не дают. Подхожу и я к кассе.

— Денег тебе нет. Распишись.

— Почему нет?

— Начальство знает почему. Расписывайся и уходи.

В стороне рабочие из нашего цеха кричат: «Убить его, повесить».

Слышу голос Леши: «Стой, ребята! Остановитесь! Милиция бежит, стреляют».

Вижу в углу директора, на шее у него петля, а над головой перекладина. Но тут врывается милиция и его освобождает. Директор сразу приказывает: «Всех заковать в цепи!» Меня тоже схватили, обе ноги заковали и в кочегарку потащили. Приковали к стене, как собаку на цепи, лопату к рукам тоже приковали. Какие-то люди повыскакивали с палками, бьют по голове, кричат:

— Работай!

Проснулся… Сильно болит голова. Как хорошо, что это только сон. Долго опять не мог уснуть. К чему сон такой? И снова… Спать не спал, а деревня наша приснилась. Снится, народу полно на улице. Все бегут, кричат, свистят, по ведрам палками бьют. Так бывало, если у кого пожар. Я решил (во сне, конечно), что где-то пожар и кричу: «Пожар! Пожар!» Хотел маму и папу разбудить. Не найду, где они, стал сестричек и братиков искать. Тоже нету. Выглянул еще раз на улицу, там кричат: «Спасайся! Спасайся!»