Алексей Кулаковский - Невестка

"Со своим маленьким", - подумала невестка и тихим шепотом, словно только самой себе, сказала:

- С вашим внучком, если все будет хорошо...

Данила как-то живо приподнялся:

- Что ты, дочка?

Лариса не повторила того, что сказала, а только еще ниже опустила голову.

- Ага, - проговорил Данила и дотронулся до ее плеча рукою. - Если так, то я понимаю... Понимаю, дочка... Что ж это я раньше?.. Га?.. Вези меня домой, если так. Останусь живым, нянькой тебе буду, помогу растить внука.

Они хотели ехать в тот же день, но врач не пустила их. Пришлось старику полежать, а Ларисе - продежурить около него еще трое суток. А потом она выпросила в Величковичском колхозе машину, и они выехали...

Когда Лариса со своим отцом помогали Бирюку слезть с кузова машины, к ним неожиданно подошел совсем незнакомый Ларисе человек, поздоровался и молча взял старика под руку. На улице было уже темно. При свете лампы в хате человек сел возле полка, напротив Данилы, и спросил:

- Что, не узнаете меня?

Данила вгляделся в его лицо и неуверенно произнес:

- Будто кто-то знакомый, но не узнаю, память стала стариковская.

- Мы встречались с вами зимой, помните? Дрова вместе везли.

- А-а, помню, помню. - Данила протянул человеку обе руки. - Это вы из зоны этой самой, эмтээсовской? Конечно, помню. Если бы не вы, замело бы меня тогда. Что же не приезжали? Обещали ведь заехать.

- Да все некогда было, - чуть смутившись, ответил человек. - Но теперь я уже часто буду тут у вас.

- Это наш теперешний председатель, - сказал Ларисин отец. - Пока вас не было, тут и собрание у нас прошло. Присоединились мы теперь к соседнему, Гденьскому, колхозу, а там председателем - вот они. - Криницкий показал глазами на бывшего инструктора.

- Ждали мы вас, - сказал новый председатель. - Я уже хотел посылать машину за вами. Отдыхайте, поправляйтесь. А вас попрошу, - он повернулся к Ларисе, - зайти завтра на правление. Нам с вами есть о чем поговорить, да и секретарь нашего комсомольского комитета давно вас ждет.

Виктор не бродил тоскливо по улице после того, как больно обидел отца и жену, не искал уголка, где можно было бы спокойно все продумать, заглянуть себе в душу. Не было у него тяги к одиночеству даже в такие необычные минуты.

Шандыбович сначала не хотел отзываться на стук - было уже довольно поздно, но, услышав голос Виктора, поднялся, зажег лампу и впустил в хату запоздалого гостя.

- Что-то вас сегодня сон не берет, - сердито буркнул Виктору, закрывая за ним двери. - И моей до сих пор нету, и ты среди ночи шляешься по дворам.

- А где же Ольга? - понуро спросил Виктор.

- А черт ее знает! - сквозь зубы проговорил Шандыбович. - Наверно, где-нибудь с твоей трещоткой-болтушкой, а то, может, с твоим шурином...

- Сегодня ваша трещала хуже всех, - с упреком сказал Виктор. - Не пожалела никого, даже родного отца.

Шандыбович насторожился.

- А что это у вас там было, комсомольский сход?

Виктор кивнул.

- И что же она там?.. На меня что-нибудь?

- Все ваши копии разложила на столе, - сказал Виктор и развел над столом руками, как бы желая показать, как все это было.

Шандыбович испуганно вытаращил глаза, задергал бородой, потом схватил лампу и выбежал в сени. Там он долго копался, что-то переворачивал, а Виктор все это время сидел в темноте и слушал, как возле печи на полку тревожно вздыхала хозяйка. Вернулся Шандыбович с побледневшим лицом и красными злыми глазами.

- Это все твоя! - крикнул он так, что и хозяйка подняла голову. - Не думал я, что ты такой слизняк! Даже жене своей не двинул при надобности по зубам, чтоб прикусила язык, а не то что еще кому-нибудь. На порог тебя, дурака, не надо было пускать!

- А вы своей дочери двинули по зубам? - тоже начиная злиться, спросил Виктор.

- При мне этого не было, что теперь при тебе! - закричал Шандыбович и начал размахивать перед собой кулаками. - На я двину! Так двину, что аж искры посыпятся. Я выплыву, за меня не бойся! Меня голыми руками не возьмут. Если меня возьмут, так половина правления за собой потяну. А вот тебя, оболтуса, сбросят с бригадирства к чертовой матери да еще и под суд отдадут. И женушка твоя комсомольская ни в чем не поможет!

- Я пойду поищу Ольгу, - приподнялась хозяйка.

- Лежи! - строго приказал ей Шандыбович и с ехидной улыбкой наклонился к Виктору. - Там в некоторых документиках и твоя почтеннейшая подпись поставлена, короткая, с длиннющим хвостиком.

- Я ничего такого не подписывал, - возмущенно проговорил Виктор и поднялся.

- Подписывал, брате, да только память у тебя куриная, очень быстро забываешь.

- Не подписывал я!

- Подписывал, - с кривой ухмылкой продолжал Шандыбович. - После чарки ты даже смертный приговор своей собственной жене можешь подписать. Вот смотри! - Он вынул из кармана чистый лист бумаги, развернул его и поднес к лампе. В самом низу листка стояла подпись Виктора: буква "Б", похожая на сидящую мышь, и от нее длинный извилистый хвост.

- Ну и сволочь же ты! - неожиданно вырвалось у Виктора. - Не знал я!

- Это ты сволоч-шь! - Шандыбович зашипел, как змея, и, выставив вперед бороду, приблизился к Виктору. - Думал, на мне выедешь? Вон из моей хаты! Байстрюк! Чтоб мои глаза тебя больше не видели...

На улице в лицо Виктору дул пронизывающий ветер, густая изморось лезла в глаза. Идти некуда было, разве только в конюшню к Мефодию или в клуб. Решил пойти в клуб. Пришел, сел на то место, где сидел во время комсомольского собрания, уронил голову на руки. Жаль было, что не двинул Шандыбовичу в морду, - это бесило больше всего. Даже рука сжималась в кулак, когда думал о том, как эта поганая борода издевалась над ним. Злости и обиды на самого себя почему-то не было.

Проснулся Виктор поздно, даже позже своего обычного времени. Почувствовал под боком голую скамью, вспомнил про вчерашнее. "Верно, некоторые рады, что со мной так случилось, - подумал он. - Поглядывают в окна, шепчутся. Вот я им сейчас покажу!"

Он прошел на конюшню и приказал Мефодию седлать жеребца. Решил проехаться по улице со всей своей выправкой и бодростью, с улыбкой на лице, чтоб все видели, что жив бригадир и власть прежнюю имеет, невзирая ни на что.

Но Мефодий вышел из конюшни почему-то без жеребца.

- Что? - вскинул бригадир на него глаза.

Мефодий развел руками и покачал головой. Это, как Виктор понял, означало, что нету в конюшне жеребца.

В чем же тут дело? Виктор направился в конюшню сам, но Мефодий вдруг преградил ему дорогу. Поднял бригадир руку, чтобы оттолкнуть конюха, но тот молча и очень уж выразительно взялся за вилы.

Пришлось отступить. Понял Виктор, что старый конюх знает обо всем и не считает более его бригадиром. Значит, и никто другой не считает.

Страшно захотелось хватить водки да закусить чем-нибудь горьким или кислым. В Крушниках уже неудобно было искать этого, и Виктор пошел к "вышковцам". Пил и ночевал в палатках возле геологической вышки.