Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

Но я уже ничему не удивлялся: из вчера я перекочевал в позавчера, а ведь искал я какое-то завтра, какую-то новую жизнь. Теперь обстоятельства повелевали мне тщательно обдумывать каждый свой шаг. С Германией я, по сути, порвал все, и восстановить мои связи с ней было бы очень нелегко...

В последующие недели мы покрыли тысячи километров на самолетах и автомобилях, знакомясь с этой огромной страной, пытаясь получше узнать ее.

Аргентину нельзя измерить привычными нам масштабами. Чтобы понять ее, приходилось искать какие-то новые критерии. Вот типичный пример: местный фермер, владевший примерно 20 тысячами голов крупного рогатого скота, после обеда, к которому подавали барашка на вертеле, пригласил нас выпить кофе в придорожном отеле. После получасовой езды со стокилометровой скоростью по прямому как стрела шоссе я спросил, далеко ли еще до отеля. "Сейчас приедем, потерпите немного", — спокойно ответил он. Раскаленная солнцем глинистая дорога покрылась толстым слоем пыли, проникавшей во все щели и поры. Мы мчались уже больше часа и, запыленные с головы до ног, походили на мельников после тяжелого рабочего дня. Справа и слева от нас простиралась плоская, как поднос, равнина, поросшая кустарником и населенная тысячами маленьких попугаев. Сухая, выжженная пампа. Вдоль обочины тянулась примерно пятнадцатиметровая полоса, на которой тут и там стояли небольшие палатки или лачуги из жести. Хозяин разъяснил мне, что по какому-то давнему закону эта полоса не принадлежит никому и что на ней могут селиться все желающие. Здесь оседали беднейшие из бедных, так и не нашедшие себе пристанища в городах. Они овладели трудным ремеслом отлова диких животных с помощью кое-как одомашненных собак. И так как объездчики крупных асьенд не могли держать под контролем огромные площади этих владений, здесь можно было беспрепятственно добывать бесчисленных антилоп, зайцев и иную дичь. Мы сделали привал в палатке одного из этих звероловов, известного во всей округе под именем Канарио. О нем шла молва, будто он пришел сюда пешком из Чили и принялся помогать контрабандистам, пряча незаконно ввозимые товары в никому не ведомых тайниках, затерявшихся на просторах пампы.

Этот невысокий и щуплый бородач лет сорока пяти появился перед нами в сопровождении четырех собак. Не удостоив нас взглядом, он вытащил из зубов одной из них зайца, затем быстро и ловко развел костер. За каких-нибудь пять минут он с какой-то неправдоподобной сноровкой освежевал зайца, разделал его и бросил куски мяса на небольшую сковородку.

Около так называемой палатки — она была совсем крохотная и состояла из рваных лоскутьев — на ветке оливкового дерева едва защищенный от солнца висел небольшой, литра на три, бурдюк из козьей кожи, наполненный спиртным. Что ж, живя в таких условиях, недолго и запить, подумал я. Недели через две страсть этого охотника к пьянству привела к трагедии: он был раздавлен полицейской автомашиной, когда, упившись до положения риз, валялся на шоссе...

Проехав 320 километров, мы наконец прибыли к гостинице у бензоколонки, где вдоволь напились кофе. По местным представлениям, такая далекая поездка не более чем небольшая послеобеденная прогулка!

Что касается пресловутых "моральных норм", то их строжайшего соблюдения здесь, как, впрочем, и в Германии, требовали прежде всего от рядовых "маленьких людей", и полицейские были рады любому случаю пустить в ход свои дубинки. Я это сам наблюдал из окон моего номера на четвертом этаже, ибо прямо подо мной, во дворе, располагался полицейский участок с несколькими камерами. Часто уже на рассвете раздавались крики людей, избиваемых в камерах. Не раз я просыпался от этих криков. Иногда по утрам полицейские загоняли задержанных во двор и привязывали их к прислоненным к стене стремянкам. В этом положении арестованные проводили мучительные часы под жгучим солнцем. Пить им не давали. Если, не выдержав этой пытки зноем, они издавали стон, их нещадно стегали кожаным хлыстом...

В разговорах с богатыми коммерсантами я узнавал о практикуемых здесь "деловых методах", которые в Европе, вероятно, повергли бы в смущение даже самых прожженных жуликов. При крупных государственных заказах на импортные товары ловким оптовикам удавалось сбывать полуфабрикаты или некомплектные товары как готовые изделия и получать за них соответствующую цену. Так, в Аргентину ввозились автомобили без запасных колес, танки без гусениц, станки без приводных электромоторов. Импортер наживался вторично, получая дополнительные заказы на недостающие части, и, разумеется, делил выручку с правительственными чиновниками, ведавшими этими операциями.

Некоторое время Гизела и я старались не замечать постигавшие нас крупные и мелкие разочарования, но постепенно все это стало просто невтерпеж, и мы решили обстоятельно и всесторонне обдумать положение, в котором очутились.

В кругах немцев-эмигрантов хорошо запомнили мои неоднократные высказывания о бессмысленности обеих мировых войн. Не скажу, что я был открыто отвергнут ими или предан остракизму, но их желание и готовность помогать мне заметно ослабели. Всего приходилось ждать, ждать долго и унизительно. Вдобавок все трудности и неудачи осложнялись плохим знанием испанского языка.

И когда в правительственной резиденции я вел переговоры с каким-нибудь секретарем или уполномоченным автомобильного клуба, то не мог избавиться от ощущения какого-то бесконечного топтания на месте. Никакой твердой договоренности, одни пустые посулы. Никаких ясных решений — сплошная расплывчатость, тончайший песок, сеющийся сквозь пальцы.

"Приходите еще раз, продолжим разговор, поможем!"

Я приходил снова и снова, и все повторялось сначала:

"Послезавтра или через несколько дней — быть может, уже на следующей неделе, то есть в будущем месяце мы пример решение. Patienta 34, сударь мой, наберитесь patienta, и все будет так, как вы хотите!"

Эти нескончаемые призывы к терпению, безусловно, превосходили мою способность терпеть. Но я хотел добиться своего и не сдавался.

Вскоре моя жена стала проявлять первые признаки недовольства и протеста, перешедшие позже в какую-то апатию. Дело приняло серьезный оборот, я не мог не видеть ее удрученности и наконец вызвал ее на откровенный разговор.

"Не будем обманывать друг друга, Манфред, — сказала она. — Мы ошиблись, просчитались. Давай вернемся домой. Уж лучше я стану прачкой в Германии, чем буду раскатывать здесь в автомобилях. Этот город страшен, а вся эта серая страна и ее люди еще страшнее!"

Гизела права, подумал я, но капитулировать я не могу. Ведь устроились же здесь другие, значит, устроимся и мы. Только не падать духом.