Анатолий Маркуша - Перелетные птицы

Все, кто лично встречался с Бэрдом, свидетельствуют — он был доброжелательным и остроумным. Человеку такого масштаба и популярности приходилось постоянно давать интервью, отвечать на самые неожиданные вопросы. Как-то Бэрда спросили, что или кто способствует его неизменным удачам? Он не назвал мифологического воителя, не вспомнил никого из героев древности, а сказал: «Мною предводительствует Жюль Верн». Возможно ли не симпатизировать человеку, следующему к цели под знаменем Жюля Верна — фантаста, романтика, неутомимого выдумщика?

Среди имен летающих женщин, услышанных еще в юности, мне особенно запомнилось имя Эмилии Эрхарт, пилота чрезвычайно популярного в Америке. Впервые она во всеуслышание заявила о себе летом 1928 года, когда на трехмоторном «Фоккере» вместе с пилотом Вольмером Штульцем пересекла в беспосадочном перелете Северную Атлантику. Женщина над океаном — она была первая — в те годы это звучало вызывающе, неожиданно, интригующе.

Двадцатого — двадцать первого мая тридцать второго года Эрхарт вновь перелетает Атлантический океан, на этот раз в гордом одиночестве, на самолете «Вега» фирмы «Локхид». Проходят всего три месяца и снова на «Локхиде» она пересекает Соединенные Штаты: Нью-Йорк — Лос-Анджелес.

Откровенно говоря, я не поклонник женского увлечения авиацией, мне никогда не казалось, что рекордные полеты, затяжные прыжки с парашютом — лучшее средство для утверждения женского равноправия. Может быть, кто-то и сочтет меня старомодным, но все равно скажу: женщина пилот — исключение из правила. Счастливое или нет — судить не берусь, а вот что это аномалия, утверждаю. Лично у меня летающие дамы всегда вызывали в первую очередь сочувствие…

Вглядываясь в миловидное лицо Эмилии Эрхарт, стараюсь вообразить, как эта хрупкая женщина смогла найти в себе силы, чтобы просидеть не разгибаясь восемнадцать с лишним часов в тесной кабине, пилотируя свой самолет на маршруте Гавайи — Калифорния?

Что вело ее — честолюбие, корысть, жажда славы? — не похоже. И вот почему: когда Чкалов прилетел в США, перемахнув со своим экипажем через Северный полюс и понаделав невиданного шуму в Америке, он невольно основательно навредил Эрхарт, вытеснив сообщения о ее первой в истории женской «кругосветке» с первых полос падких на сенсацию газет. Эрхарт уже начала свой путь на красавице «Электре», и американцы насторожились. И вот такой пассаж… Тем не менее — Эрхарт прислала телеграмму с приветом русским коллегам, совершившим беспримерный перелет, она желала им здоровья, счастья, всего самого доброго и выражала надежду, завершив свой маршрут, лично обнять героев.

Не обняла.

Взяв курс на Тихий океан в очередном этапе своего стремительного маршрута, она никуда никогда не прибыла.

Говорят, риск — благородное дело. Пожалуй, это слишком универсально сказано. Риск бывает всякий — и благородный, и разумный и, что называется, по пьяной лавочке. Все не просто, все не в одну краску. Одно не вызывает у меня сомнения — риск придает специфический вкус жизни, прибавляет аппетита, это как перец в еде — когда в разумной пропорции, замечательно, а ежели с перебором — не проглотить.

Эмилия Эрхарт была рисковой женщиной и настоящим пилотом. За это ей и память, и слава, и уважение.

Наверное, я не ошибусь, если скажу: в довоенные годы самым популярным летчиком в стране, личностью, при жизни возведенной в ранг легендарного героя, был Чкалов. Все мое поколение летчиков, начинавших летать в конце тридцатых годов, было рекрутировано в авиацию не без его влияния. Мало кто мог себе позволить сказать: буду как Чкалов, но тайно об этом мечтало большинство мальчишек. Преданность кумиру тех лет я сохранил и поэтому, когда пришло время, отважился написать о Чкалове.

«Бессмертный флагман» — маленькая книжечка, посвященная памяти Валерия Павловича — вышла в конце семьдесят четвертого года, и сразу я стал получать читательские письма. Это очень характерные, весьма заинтересованные, порой трогательные послания. Кто-то рассказывал о своих встречах с Чкаловым и горько пенял автору, что он, то есть я, «не использовал уникальнейший материал, сохранившийся в памяти со времени подготовки исторического перелета Москва — Петропавловск-на-Камчатке — остров Удд». Речь шла, заметьте, о материале, которым располагал сам автор письма. Кто-то уточнял малюсенький факт из биографии Чкалова, так сказать, дорисовывал отдельную черточку и настоятельно просил внести соответствующую поправку при повторном издании книжечки. Очень многие, особенно ребята — следопыты, настойчиво требовали сообщить им адреса родных и близких Валерия Павловича, «так как раздобыть хоть какие-то фотографии нашего прославленного героя другим путем просто невозможно…»

Письма были сердечные, немного грустные в своем большинстве но, если говорить честно, ничего неожиданного в себе не таили. Чкалова помнили, Чкалова любили.

В числе прочих пришла весточка из Ленинграда. Неизвестный мне Гарольд Иванович Озолинг писал: «…совершенно для себя случайно сделался наследником семейной реликвии — жестяной коробки с кинолентой. По домашнему преданию, пленка эта была привезена из США в 1937 году. Помнится, говорили, будто на той пленке Чкалов…

Коробку берегли, хотя чкаловского изображения никто не видел: не было восьмимиллиметрового проектора… А потом война… потом блокада…»

Вскоре в Москву приехал владелец пленки и жестом шикарным и совершенно неожиданным вручил мне блестящую коробку:

— Берите и владейте! — Сказал Гарольд Иванович. — Вы на Чкалова всю жизнь молились… Кто знает, может, что-нибудь на пленке и сохранилось.

Позвонил директору НИКФИ — Научно-исследовательского кино-фотоинститута — Олегу Ивановичу Иошину и, волнуясь, стал объяснять:

— Понимаю… вы не обязаны, но это же Чкалов! Ваш институт, я знаю, сумел восстановить пленку 1907 года с Львом Николаевичем Толстым… Так что вы должны войти в положение…

— Приезжайте, — сказал Иошин, — посмотрим.

Прошло несколько месяцев. И вот, наконец, позвонил мне Исидор Миронович Фридман, человек, который восстановил пленку седьмого года с изображением Толстого, и сказал:

— Жду вас. Не много, увы, но, что смогли, сделали… Пленка любительская, как-никак блокаду пережила, так что сами понимаете…

В эти дни Валерию Павловичу исполнилось бы семьдесят пять. Его нет с нами, но к нам вернулась еще одна неповторимая чкаловская улыбка.

Короткий текст и две фотографии я опубликовал в феврале 1979 года. Наверное, мимо сегодняшнего читателя не пройдет некоторый избыток многоточий, присутствовавший и той заметке. Увы, многоточия не результат небрежности и не случайность — они знаки времени.