Николай Купцов - Воздушные рабочие войны

Был выведен из строя левый мотор, пробит бензобак, разбит цилиндр подъема и выпуска шасси. С большим трудом летчик привел бомбардировщик на свой аэродром. Над аэродромом при выводе из пикирования выбросил шасси и благополучно произвел посадку на колеса, чем спас самолет. Об этом эпизоде подробно рассказывает в своей книге "По приказу Ставки" полковник А. И. Крылов.

Аэродром Тунгозеро гитлеровцы оборудовали прямо на льду озера. Быстро и дешево, хоть и недолговечно - только на зимний период. ПВО аэродрома была довольно сильной. Правда, здесь не было радаров, как в Алакуртти, зато четко взаимодействовали прожектористы и зенитчики.

Для нашего экипажа наиболее запомнившимся оказался боевой вылет на Тунгозеро 2 апреля 1944 года. Мы шли в замыкающей ударной группе. Подход к цели осуществлялся на высоте 4700 метров над облаками. Под нами и на многие десятки километров впереди местность была закрыта плотным слоем облачности. Это мешало точно выйти на цель и прицельно сбросить бомбы. Фашисты слышали, конечно, гул моторов наших бомбардировщиков, но не стреляли, боясь демаскировать прикрываемый объект.

Оценив ситуацию, принимаю решение снизиться, визуально отыскать цель и как можно точнее поразить ее. Определяю режим длительного снижения и даю указание штурману рассчитать время его начала, чтобы из облаков нам выйти сразу на немецкий аэродром.

Из облачности вышли на высоте 1200 метров. Через одну-две минуты после разворота на 180 градусов я увидел какое-то светлое пятно, резко выделявшееся на темном фоне лесного массива. Подумал: "Должно быть, Тунгозеро". Иду точно на него. Кругом пока все тихо. Фашисты молчат.

До аэродрома оставалось всего 2-3 километра, когда внезапно вспыхнуло сразу несколько прожекторов. Включаю освещение кабины на полную яркость и приказываю экипажу открыть огонь по прожекторам из пулеметов.

- Командир, они меня ослепили, ничего не вижу, - докладывает штурман.

- Ничего, стреляй непрерывно веером в пределах всего сектора обстрела.

Мою кабину начало сильно трясти. Потом она вдруг наполнилась дымом, и слух мне резанул крик штурмана. Так человек может кричать только от очень сильной боли. Подумал грешным делом, что в кабине Владимира разорвался снаряд.

- Володя, ты что, ранен?

- Нет, командир. Рукояткой перезарядки пулемета прищемил ладонь. Чертовски больно было. Вот я и заорал.

- А дым в кабине?

- Это оружейники не протерли пулемет от масла, - внес полную ясность штурман.

Короткий этот диалог продолжался во время непрерывной стрельбы штурмана из переднего пулемета. Обстрел принес свои результаты: прожекторы, светившие в лоб, погасли.

Штурман увидел хорошо укатанную взлетно-посадочную полосу и дал команду: "Вправо 5!" Я довернул самолет, и две фугасные бомбы тут же устремились к земле. Затем были атакованы стоянки самолетов.

После сброса бомб я перешел на бреющий полет и, быстро маневрируя между зенитными орудиями, вышел из зоны обстрела, не получив при этом ни одной пробоины.

Фашисты могли, конечно, расстрелять наш самолет в упор еще на подходе к аэродрому, когда он был в лучах прожекторов. Но немного замешкались, промедлили и поплатились за это.

На земле горели и взрывались самолеты. Устроенный нами фейерверк явился прекрасным световым ориентиром - точкой прицеливания - для всех остальных экипажей дивизии, которые сбрасывали бомбы с большой высоты из-за облаков, не подвергаясь опасности прицельного обстрела зенитной артиллерией.

По фотоснимкам воздушной разведки, проведенной на следующий день самолетом-разведчиком Пе-2, было подсчитано, что на аэродроме Тунгозеро в результате налета нашей авиации оказались уничтоженными около ста самолетов противника. Одна бомба крупного калибра попала во взлетно-посадочную полосу.

После этого на редкость успешного боевого вылета наш экипаж еще два раза поднимался в воздух и в составе полка принимал участие в нанесении бомбовых ударов по аэродромам Алакуртти и Кеми-Ярви. На этом боевая работа оперативной группы авиакорпуса в Заполярье закончилась. Полки дальних бомбардировщиков стали готовиться к перелету на базовые аэродромы.

Для семи фронтов и партизан Белоруссии

11 апреля 1944 года оперативная группа 48-й авиадивизии перелетела с Севера на базовый аэродром Мигалово (г. Калинин), откуда 109-й авиаполк в составе дивизии начал боевые действия в интересах Ленинградского, трех Прибалтийских, трех Белорусских фронтов, а также партизан Белоруссии. Бомбовые удары наносились по следующим основным объектам:

железнодорожным узлам Резекне, Двинск, Полоцк, Минск, Выборг и Тильзит;

аэродромам Балбасово и Идрица;

сланцеперегонным заводам и рудникам в районе Кохтла-Ярве;

скоплениям войск и техники противника в районах Глыбочки и Мосар-Киселево;

войскам противника, блокировавшим партизанские части в районах Полоцка, Лепеля, Березина и восточнее озера Палик.

Наш экипаж хоть и был молодым по возрасту, но уже достаточно опытным. Поэтому к концу нашего пребывания на Севере меня назначили командиром звена, а Володю Кулакова - штурманом. С возвращением на базовый аэродром в наше распоряжение поступили два молодых экипажа, которые мы обязаны были в кратчайший срок ввести в строй действующих.

Ввод в строй заключался в следующем. Вначале мы брали в свой экипаж радиста (вместо воздушного стрелка). Радист обучался наблюдению за воздушной обстановкой, постигал науку ведения дальней связи в боевой обстановке. Затем, после двух-трех полетов, экипажи менялись штурманами: опытный штурман звена летел в молодом экипаже, а со мной летел штурман-новичок. После этого молодые экипажи допускались к самостоятельным полетам.

Во время первых боевых вылетов с базового аэродрома мы выполнили поставленную перед нами задачу - ввели новые экипажи в строй действующих. Остальные молодые экипажи также вскоре были допущены к боевой работе. А это означало, что ударная мощь нашего полка значительно возросла.

Но были другие резервы.

На наш самолет поставили новые моторы. Выполнив, как и положено в таком случае, пять боевых вылетов с обычной бомбовой нагрузкой - 1500 килограммов, я пришел к выводу, что могу взять больше: моторы развивали отличную тягу. Хотелось, чтобы бомбовые удары по врагу стали еще мощнее.

Посоветовавшись с инженерами и получив разрешение от командира эскадрильи, я дал указание оружейникам подвесить на внешнюю подвеску не две, как всегда, а три ФАБ-250. Внутри в бомболюках у нас был обычный груз - десять стокилограммовых фугасных или зажигательных (в зависимости от цели) авиабомб.

Два боевых вылета с повышенной бомбовой нагрузкой были выполнены успешно. Тогда я решил пойти дальше и довести ее до 2000 килограммов.