Михаил Пришвин - Дневники 1928-1929

20 Апреля. Теплое и серое утро, потом дождь на весь день и первая гроза.

23 Апреля. День 20-го оказался случайным. 21-го шел мокрый снег, 22-го замерзло, и сегодня утром опять «весна света» — морозное ярко-солнечное утро.

«Море лесов» — это не плохо, только немного обидно за лес: море морем, а лес сам по себе не хуже, по мне, так и лучше моря. Я не могу долго созерцать море и лес и если не вправду разгуляться, то хотя бы вообразить, поласкать себя возможностью принять личное участие в этой великой картине. Но море мне недоступно, корабль — это большая сложность, да притом еще держится на поверхности. А лес, такой же большой, как и море, вон там внизу начинается, и ты можешь спуститься туда без всего, прямо идти по компасу, сколько лишь ноги выдержать могут. Лес меньше обманывает, чем море, а между тем, если смотреть с высоты на великие уймы леса до самого горизонта, заманивают они к себе не меньше, чем море. Острова и елани, <1 нрзб.> , поляны, болотная проредь в низинах и еловая густель в нагорьях издали сливаются в сплошной темный лес, и он уходит, синея все больше и больше вдаль. А там далеко где-нибудь есть же холмы выше наших? Непременно есть такие большие разбросанные холмы. Вдали они как бы сходятся, и оттого за нашей первой темно синеющей грядой где-то далеко возвышается другая легкая лиловая гряда. А в хороший прозрачный день случается, за лиловой грядой видишь еще, но какая она, невозможно сказать, какая хорошая, самая любимая моя даль.

Чуть голубеет окно с намерзлыми, сходящими за день веточками утренника. Но голубым кажется мне, обрадованному, отблеск красной зари, но тут же я вспоминаю, что окно мое выходит на запад, и понимаю: это на голубое, расшитое кружевами окно падают лучи уличного электрического фонаря. Пока в другой комнате вскипает для чая вода, я убираюсь, одеваюсь и умываюсь. Чай настоялся. Наливаю, ищу глазами по столу — нет молока. Тихонечко спрашиваю мать, и она приученная детьми слышать во сне, отвечает: «Сегодня нет молока». Все переменилось. Рассчитывая на чай с молоком, я хотел напиться в столовой и затем идти в кабинет писать свою большую тяжелую вещь. Но чай без молока я несу прямо в кабинет, пью <2 нрзб.> , изредка прихлебывая, и начинаю рабочий день легкими записями в свой <1 нрзб.> дневник.

Из научных книг интересны те, которые отвергают что-нибудь общепризнанное, так если, например, в книге отлично будет доказываться вращение Земли вокруг Солнца, — мы не только не станем читать ее, но от одного вида такой книги явится позыв на тошноту; если же в книге будет сухо, скучно и пусть даже совсем непонятно доказываться обратное, вращение Солнца вокруг Земли, мы с наслаждением станем читать эту книгу.

<���На полях> За сапоги доплачено 40 руб. Леве сегодня 3 р. Сегодня Павловне на хозяйство 30 руб.

25 Апреля. Замошкину:

до 5-го Мая новый материал представить не могу, пусть разделят и <1 нрзб.> май — июнь. К первому июля будет дано 4 листа.

<���На полях> Дано Пете на билеты и проч. 50 руб.

Паспорт в милиции.

То ясно, то пасмурно, и морозы непременно каждую ночь. Поверх льда в малых речках бежит черная вода, а берега белые, даже на южных склонах очень мало проталин. Леса по-прежнему завалены снегом. Вчера утром мы услышали жаворонка и потом скоро его рассмотрели: он не вился над землей, а пролетал, может быть, он откуда-то с юга всю ночь летел — трудился, и утром ему стало хорошо на солнце: «все равно, — сказал он себе, — хотя и снега внизу, и мне, может быть, еще долго лететь, за <1 нрзб.> попробую». И так он с песней летел над снегами, пролетая <2 нрзб.> пел и пел…

Потом с той же стороны показалась стайка чаек, они летели низко над нашими грязными задворками и так прекрасны были, что соседка Дуня вскрикнула, а ее работники стояли некоторое время с раскрытыми ртами. Вечером я слышал трескотню дроздов-рябинников.

26 Апреля. Утренник был, но день вышел серый, после обеда был дождь маленький, вечером расчистило, чтобы назавтра опять дать место утреннему морозу.

Коршуна видел, он, как и все улетающие птицы, не парил, а пролетал дальше в тревоге, что привычные его места лежат под снегом.

Эта весна, столь медленная, тем хороша, что не обманывала нас. Бывали дни с мокрой метелью, промозгло сырые, но мало, большинство были солнечные, морозные дни с хорошим угревом среди дня. И все время было нам так: что не сегодня-завтра должна прорваться вода, и так изо дня в день все шло и оттягивалось.

28 Апреля. Очень медленно весна движется, но необидно, как будто живем только севернее. Мне даже нравится эта задержка.

Собираемся ехать в Завондошье.

29-го в 7 в. в Москву, в 10½ в. в Вологду.

1-го Мая утром в 4 выезжаю в Вологду.

Я считаю сегодняшний день замечательным и решительным в определении хода весны. Это один из множества прошедших солнечно-морозных дней весны света. Мы ждали, что эти морозно-солнечные дни оборвутся внезапными дождями и туманами. Но в этом году случилось, что сами эти дни, сверкая, изжили мороз. Так вот, ночью вчера был мороз и утром, но за день солнце такого наделало, что вечером Трубецкой пошел в лес проведать, не тянут ли первые вальдшнепы.

29 Апреля. Смерть Кенты.

Тепло, дождь. От первого света токует наш Терентий. Вот, кажется, весна и загудела!

Весенний разрыв.

Целую неделю почти собирался, укладывался, и вот все готово, билеты куплены, телеграмма дана о высылке лошадей. Вот все сложено, увязано. Зову к себе Кенту и вожусь с ней, как обыкновенно, и она как будто весело проделывает все свои фокусы. В 7 у. даю ей кусочек черного хлеба с маслом, первую <���половину> сам съел, вторую половину ей дал и отправил в кухню. Вдруг она опрокинулась и начала корчиться, как отравленная. Мы подумали, она подавилась, и стали освобождать дыхание. Павловна <2 нрзб.> , требовала, чтобы она встала. И, как всегда, Кента, она такая: есть не хочет, но если приказать, съест. Кента встала и даже пошла, но это была не Кента, <1 нрзб.> , глаза какие-то проваленные. Сделав несколько шагов, она упала, вытянулась и умерла.

Вначале все шло, как и раньше. Кто-то сказал: «А может, не ехать?» Я ответил: «Вот именно теперь-то и ехать надо». Через полчаса только стало действовать горе, и я заплакал, а Е. П. сказала: «Нет, едва ли надо ехать, в лесу на охоте тебе хуже будет вспоминаться». До 5 веч. мое решение менялось, как иногда весной, я измучился. Лева приехал. Я его встретил слезами, и вдруг как-то всем стало ясно: надо остаться. Лева был на вскрытии. Ветеринар установил скрытое бешенство. А когда Лева сказал: «Неоткуда взяться». — «А крысы есть?» — «Есть». — «От крыс все». Потом оказалось, нам надо делать прививки. И вот все, что осталось от мечты ехать на Алтай, потом на Север. Никуда!