Михаил Пришвин - Дневники 1928-1929

Стали пробовать Дубца. У него оказался прекрасный, спокойный, но энергичный поиск. Скоро он разыскал в кустах тетеревиный выводок, побежал было за мной, но скоро вернулся. Пошли в болото. На ветер он издали причуял верного бекаса, потом, подобравшись, закопался в следу и вытурил. Ко второму бекасу, поняв его манеру, мы подошли и убили. После выстрела он за ним бросился. Видно, что Д., убитый отсутствием у него стойки, совсем не работал над ним. Подстреленного в крепи бекаса мы посадили в кочку. Дубец, причуяв его, подтянулся к нему близко и, поняв, что это тот самый бекас, отошел.

Вот была загадка: почему же он не сделал на нем стойки, хотя бы накоротке?

Чутье хорошее, потяжка длинная и страстная, но почему же нет стойки?

Разгадку, как это всегда бывает, если напряженно думаешь, дает само дело. Откачнувшись от знакомого бекаса, Дубец стал разбирать в траве какой-то след и увлекся им. Петя пошел за Дубцом, а я переместил бекаса в другое место. После долгих напрасных розысков Дубец вернулся. За это время, увлеченный розыском новой птицы, он забыл о старой и, когда вдруг наткнулся на нее, стал, хотя и накоротке, но все-таки стал и очень крепко. Я вспомнил, как рассказывал мне Даувальдер, что он набирал целую шапку молодых чибисят и заставлял по ним работать Дубца. Теперь мне было понятно, почему он по ним не работал: чибисята были ему знакомые, и все было не всерьез. Поручаю Пете всерьез охотиться на бекасов с Дубцом, разыскивать их непременно на ветер, подводить и к убитым и подстреленным осторожно на веревочке и при первом причуивании удерживать и укреплять на стойке.

Можно верить в успех, потому что с Кентой было то же самое, Нерль сейчас тоже недалеко ушла от Дубца.

Последний семинарист Воронений по поводу А. Белого опять поднимает вопрос 30-х годов о примате бытия или сознания. Что значит «бытие?» Это жизнь на земле растений и животных, в том числе и человека как высшего животного с вечной заботой о средствах существования для воспроизведения себе подобных. Сознание как способность предусматривать будущее и тем сокращать заботы о существовании присуще всему бытию в большей или меньшей степени. Человек выделяется из мира животных в этом отношении только количеством (степенью) сознания, которое накопляется у него разделением общества на два обширных класса: «народ», занятый главным образом вопросом «бытия», и другой незначительный класс — «интеллигенция», которая накопляет сознание в ущерб своему бытию. Эти полу- или целиком девственники, собирая в себе мало-помалу власть сознания, объявляют господство его над «бытием». С другой стороны, «бытие», из которого мало-помалу выбирается присущее ему (как всей природе) сознание, становится, склоняясь во враждебное (мстящее) отношение к овладевающему им классу, властителем сознания.

<���На полях> Христос — это верховный властелин сознания. Церковь в отношении Христа — то же самое, что техника в отношении науки. Отсюда понятно, почему социализм занят «бытием»: соц-м идет на смену церкви. Как церковь кончается теократией, так соц-м кончается технократией.

Вот откуда вышли у нас вопросы социализма, и понятно, почему ими занимались у нас, во-первых, семинаристы, во вторых, евреи. Чрезвычайно характерно, что Белый, сын профессора, притом физический импотент, а Воронский, сын священника, женатый на еврейке.

Опрокидываю все это на Алпатова. «Старец» (о. Ал. Устьинский), с ним неразрывно связан трактир Капернаум. Устьинский был учителем Розанова (он вмещает идеи Розанова: ведь Розанов из Устьинского, из разложения православия). По наказу старца едет Алпатов отстаивать «сознание» рыбаков и пр. низших людей.

Можно допустить, что Алпатов остается «экономическим материалистом», но никуда с этим не может попасть: ни в бытие (к революционерам), ни в сознание (Мережковский).

<���На полях> «Диалектический материализм — это система ловких выходов из трагического положения».

Творчество — это реализация вопросов бытия и сознания.

Всякий большой писатель в России делается мало-помалу «властелином сознания», таким образом, его деятельность, исходя из игры (как всякое творчество)… нет, скажем <1 нрзб.> бытием (имманентным бытию), перемещает его в класс монополистов сознания. Стремление поэтов 900-х годов было вернуть творчество бытию (вот истоки этого второго хождения в народ).

<���На полях> NB. Жизнь писателей того времени в отношении размножения была до крайности болезненная:

1. Белый — импотент.

2. Блок — попытка духовного брака.

3. Гиппиус — вагизм.

4. Философов — педераст.

5. Ремизов — как семьянин, жертва.

6. Розанов — философ пола.

7. Карташов — монах.

8. Кузмин — педераст.

9. Сологуб…

Такой очаг творчества. Рядом революционеры: Маслов, Семашко и друг. (вероятно, все).

Образы нашего художественного сознания имеют в бытии свои первообразы, т. е. живые существа. И Платон Каратаев был (как у меня был «Гусек»). Но Платон Каратаев живой не имел влияния на людей, он стал влиять, когда был сопоставлен у Толстого как положительное начало жизни с отрицательным, присущим самому Толстому, гордым властелином сознания. Итак: Пл. Каратаев — это воплощение желанного человеком, погибающим от бремени власти сознания. (Все видно и по себе: сейчас на одной стороне у меня — роман (я боюсь в нем накопления своей власти), на другой — детские рассказы (Каратаев).)

8 Сентября. С утра дождь. Вечером прояснело.

Пропотеешь на охоте и высохнешь, дождик польет, высохнешь, опять пропотеешь и так густо, что вот, кажется, уже пахнет не потом человека, а слоном, как в зверинце, и через рубашку трава проросла, и по траве своей паутина легла, и в строгое холодное утро паутина покрылась мельчайшими каплями росы и засверкала. Тогда все книжное, начитанное, надуманное исчезает и, если приходит в голову мысль — верь ей! Это своя мысль, проросшая из своей головы, как мох из пенька.

Я послал по телеграфу Леве денег на Сахалин, мужики, вероятно, подумали, что он туда сослан. Вчера подходит Качалов: «А где ваш второй сынок?» — «На Сахалине, дикарей изучает». — «Да есть ли еще дикари?» — «Настоящих едва ли много, вроде наших».

Чтобы научиться «этнографически» верно записывать рассказ крестьян, рабочих, вообще «народа», надо, прежде всего, научиться свою же устную речь делать литературной. Литератор — это мастер, который может писаными словами изображать устную речь. Для этого, прежде всего, надо обладать музыкальным слухом и музыкальной памятью. При помощи музыкальной памяти можно воспроизводить речь из себя самого. Но возможно, конечно, и непосредственно, слушая рассказы, при помощи музыкального слуха схватить устный рассказ и целиком воспроизвести на бумаге. Постоянная привычка «записывать» себя и других уничтожает в сознании разницу между устной и литературной речью, кажется, «записать» очень легко. И только тогда обнаружится вся сложность мастерства и таланта литератора, если один и тот же рассказ запишут двое, опытный мастер, обладающий музыкальным слухом, и человек литературно грамотный, но не музыкальный. Обыкновенно литератору нужен только обрывочек речи, чтобы на нем построить свой собственный рассказ. «Записи» речи делаются чрезвычайно редко наивными людьми, которые, не смея сами сочинять, записывают, воображая, что они делают это точно со слов (я знаю одну такую книгу: Федорченко «Народ на войне»). Вначале я пробовал тоже записывать сказки, но вскоре поймал себя на сочинительстве как своем органическом, без которого я не могу даже принудить себя к вниманию. Через много лет упражнения в записывании себя самого я возвращаюсь к записыванию устных рассказов, и, мне кажется, это делать очень легко. Однако, если способность писать из себя, воспроизведя своей музыкальной памятью и другими средствами накопленный жизнью материал, то зачем искать чего-то на стороне. Я теперь почти не в силах принудить себя к этому. Только уж косвенным путем, увлекаясь, напр., охотой, я невольно попадаю в положение слушателя рассказов местных людей. И когда где-нибудь в трактире на отдыхе услышу интересное и сделаю из этого рассказ, то получаю огромное удовлетворение и жалею о прошедших годах моего жадного внимания к великому миру и думаю: эх, если бы у меня тогда было все мое нынешнее мастерство записывать устную речь!