Петр Врангель - Воспоминания. В 2 частях. 1916-1920

В предвидении начала операции по очищению от красных казачьих земель представлялось необходимым окончательно разрешить «казачий вопрос». В связи с этим надо было точно определить взаимоотношения правительства юга России с казачьими правительствами. Широкая местная автономия, дающая возможность использовать налаженный уже аппарат местного казачьего управления, мне представлялась желательной. В то же время для обеспечения успеха нашей дальнейшей борьбы все наиболее жизненные отрасли государственной власти – вооруженную силу, финансы, пути сообщения, почту и телеграф – я считал необходимым сохранить в полном своем распоряжении.

Для заключения соглашения с казаками обстановка была благоприятной. Самостийные течения потеряли у казаков всякое значение. Строевое казачество относилось к ним явно враждебно. Чувствуя недоверие в строевых частях, находясь в полной зависимости от правительства юга России, атаманы и их правительства всячески искали сближения с главным командованием. Донской атаман генерал Богаевский и терский – генерал Вдовенко были сами по себе чужды «самостийности». Они лишь не имели достаточно широкого государственного кругозора, ни должной силы характера, чтобы бороться с демагогией казачьих политиканов.

Что касается кубанцев, то за сложением с себя звания атамана генералом Букретовым атаманская булава оказалась в руках председателя кубанского правительства инженера Иваниса, весьма близкого к самостийным кругам рады. Против него в среде кубанских частей было большое озлобление, его считали одним из виновников позорной сдачи Кубанской армии. Собравшиеся, с моего согласия, 25 июня в Феодосии для обсуждения некоторых своих казачьих дел члены кубанской рады объявили генерала Букретова и инженера Иваниса изменниками и потребовали сложения им с себя полномочий, однако Иванис от этого отказался, ссылаясь на то, что постановление членов рады незаконно, за отсутствием кворума. Последнее было справедливо. Вместе с тем Иванис официальным письмом уведомил меня, что считает для себя обязательным подписанное в апреле соглашение с главным командованием. В разговоре со мной он выражал готовность дополнить этот договор отдельным соглашением на намеченных мною основаниях. Члены рады продолжали настаивать на сложении Иванисом своих полномочий. В одном из заседаний члены рады единогласно объявили об избрании ими кубанским атаманом генерала Улагая. Постановление было явно незаконно. Это сознавал и сам генерал Улагай, категорически отказавшийся от принятия атаманской булавы. Помимо незаконности избрания, генерал Улагай указывал и на другие причины своего отказа. Он вообще уклонялся от политической деятельности, считая себя исключительно строевым начальником.

После долгих переговоров члены рады согласились отложить вопрос о выборе нового атамана до того времени, когда рада получит возможность собраться в законном составе.

Весьма озабочен был я вопросом о печати. С упразднением политической части штаба отдел печати переходил в ведение начальника гражданского управления. Как чины этого отдела, так и большинство цензоров на местах были прежними служащими Освага. Осваг не без основания оставил по себе недобрую память. Там пристраивались те, кто имел руку, и состав служащих был чисто случайный. Ни опыта, ни определенных твердых убеждений в большинстве случаев у этих лиц не было. За исключением одной серьезной газеты «Великая Россия», издававшейся под редакцией В.М. Левитского и при участии Н.Н. Львова, Н.Н. Чебышева и В.В. Шульгина, остальная печать была типично мелко провинциальной.

Печать эта весьма слабо отражала значение русского национального дела и характер южно-русской власти в вопросах внешней и внутренней политики. Сплошь и рядом, преднамеренно или случайно, по вине редакции, или недосмотру, или непониманию цензора в печать проскальзывали заметки, сообщения или статьи, долженствующие произвести за границей весьма для нас неблагоприятное впечатление.

В газете монархического направления «Русская Правда», издававшейся в Севастополе, появился целый ряд статей определенно погромного характера. Весьма дружественно к нашему делу расположенные представители Америки – адмирал Мак-Колли и Франции – заменивший генерала Манжена майор Этьеван почти одновременно один за другим пришли ко мне с номерами газеты в руках и предупреждали меня о том неблагоприятном впечатлении, которое помещенные в газете статьи неминуемо произведут на общественное мнение их стран. Я тогда же отдал приказ, объявив вновь выговор цензору, и закрыл газету.

В настоящей сложной политической обстановке при господствующих на западе демократических веяниях и полной зависимости нас от западноевропейских государств приходилось быть особенно осторожным. Враждебные нам круги русской зарубежной общественности вели предательскую работу, подыгрываясь к западноевропейской демократии. В нашей борьбе хотели видеть борьбу не национальную, а националистическую, не освобождение, а реставрацию. Пользовались всяким поводом: так, в обращении моем к «русским людям», выпущенном в дни нашего перехода в наступление, слово «х о з я и н», напечатанное к тому же крупным шрифтом, вызвало в левой прессе целую бурю… К сожалению, органы печати, подобные «Русской Правде», давали к этому повод. 5 июля в газете «Великая Россия» была помещена имеющая декларативный характер беседа моя с представителем этой газеты Н.Н. Чебышевым:

«На днях я имел случай беседовать с генералом Врангелем о политике главного командования.

Генерал Врангель при этом высказал свои взгляды по общим вопросам политики, выдвинутым ходом событий.

З а ч т о м ы б о р е м с я.

– На этот вопрос, – заявил генерал Врангель, – может быть только один ответ: м ы б о р е м с я з а с в о б о д у… По ту сторону нашего фронта, на севере, царит произвол, угнетение, рабство. Можно держаться самых разнообразных взглядов на желательность того или иного государственного строя, можно быть крайним республиканцем, социалистом, даже марксистом – и все-таки признавать так называемую советскую республику образном самого небывалого, зловещего деспотизма, под гнетом которого погибает и Россия, и даже новый ее, якобы господствующий, класс пролетариата, придавленный к земле, как и все остальное население. Теперь это не составляет тайны и в Европе. Над советской Россией приподнята завеса. Гнездо реакции в Москве. Там сидят поработители, трактующие народ как стадо. Только слепота и недобросовестность могут считать нас реакционерами. Мы боремся за раскрепощение народа от ига, какого он не видел в самые мрачные времена своей истории. В Европе долгое время не понимали, но теперь, по-видимому, уже начинают понимать то, что мы ясно сознаем: в с е м и р о в о е з н а ч е н и е н а ш е й д о м а ш н е й р а с п р и. Если наши жертвы пропадут даром, то европейскому обществу, европейской демократии придется самим встать на вооруженную защиту своих культурных и политических завоеваний против окрыленного успехом врага нивилизании.