M. БОК - ВОСПОМИНАНИЯ 0 МОЕМ ОТЦЕ П. А. СТОЛЫПИНЕ

Несмотря на свой большие размеры Елагин дворец оказался очень уютным и, не проведя в нем и недели, мы стали себя чувствовать так, будто этот дом нам годами знаком и дорог.

Внизу находился очень красивый овальный белый зал с хорами, гостиные, кабинет и приемная папá, а также две всегда запертые комнаты, в которых живал раньше Александр III. Наверху маленькая гостиная и все спальни, а еще выше домовая церковь и две комнаты для приезжающих.

За последнее десятилетие никто из царской семьи в Елагином не жил, а раньше там любил иногда жить император Александр III и императрица Мария Федоровна, и там давались небольшие балы.

Как-то поразительно скоро обжились мы на новом месте. Конечно, Колноберже забыто не было: оно навсегда оставалось родным, «нашим», ни с чем не сравнимым домом, но и тут было очень хорошо; и взрослые, и дети — все были в восторге.

Папá мог несколько раз в день, между занятиями, выходить в сад подышать свежим воздухом, а мы почти всё время проводили вне дома. Сад был огорожен колючим проволочным заграждением и вдоль него ходили чины охраны, а снаружи стояли часовые, но всё это после подобия крепости, какое являл собою Зимний дворец и ненавидимого мною высокого деревянного забора дачи Аптекарского Острова — было как-то мало заметно, мало чувствовалось в этом прелестном уголке.

Особенно красив был дворец и сад в теплую летнюю ночь, ярко освещенный сильными электрическими фонарями. С двух сторон огибал его один из рукавов Невы. Были на реке в нашем распоряжении катера и лодки, на которых мы часто предпринимали прогулки. Были в саду гигантские шаги, а мне папá купил чудную арабскую белую лошадь.

Весь Елагин остров представлял собою огромный парк с массою больших и малых аллей. Дач на нем было очень мало и все лишь казенные, в которых жили высшие должностные лица. Конечный пункт этого парка, так называемая «Стрелка», выходящая на море, служила в то время, особенно по вечерам, целью прогулок в экипажах, верхом и пешком элегантной петербургской публики, так что мне стоило выехать только из ворот нашего сада, чтобы попасть на идеальные мягкие дороги. Ездила я с берейтором по Островам, а в плохую погоду в дворцовом Елагинском манеже.

Как-то, в один из первых дней, мой «Феридон», по-видимому, недовольный новой наездницей, понес меня, да так, что я пропала из глаз берейтора и лишь после получасового бешеного галопа сдержала лошадь тем, что направила ее на какую-то стену.

В воскресенье к обедне съезжалось всегда много родных и знакомых, большинство которых потом у нас завтракали, что создавало совсем помещичью атмосферу. Приехала к нам, конечно, Зетинька, напоминающая Колноберже и стала помогать м-ль Сандо и немецкой гувернантке смотреть за Еленой, Олёчком и Арой, которые, почуяв почти деревенскую свободу, совсем отбились от рук. Помню такой случай: приходит за мной утром, пока я еще одеваюсь, девушка и говорит, что м-ль Сандо просит меня сойти в сад, так как «с Александрой Петровной несчастье». Очень испуганная бегу я вниз и нахожу следующую картину:

На очень высоком старом дереве, совсем, совсем наверху сидит Ара, еле белеет ее платье среди ветвей, а внизу стоят в глубоком раздумье м-ль Сандо, Зетинька и гувернантка-немка. Ара плачет, говорит, что ей ужасно страшно, и что она никак вниз сойти не может. Было ей тогда лет восемь. Гувернантки волнуются, желая, чтобы это происшествие кончилось до вставанья мамá и папá, теряют голову: то строго приказывают Аре слезть, то умоляют ее этого не делать и ласковыми голосами обещают ее как-нибудь снять. А та сидит, судорожно схватившись за ветки и всё повторяет: «боюсь, возьмите меня». Наконец, я догадалась вызвать пожарных с лестницей, и Ара была бережно снесена на землю.

А Олечек отличилась и того лучше. Неожиданно за завтраком, раздается ее голос:

— Папá, отчего наш сад окружен колючей проволокой?

— Чтобы злые люди к нам не влезли бы, детка.

— А как же я прошла и даже платье не разорвала?

— Ты прошла через проволочное заграждение?

— Хотите я вам покажу?

После завтрака папá, крайне заинтересованный, пошел в сад. Отправились туда все мы, дежурные чиновники и вызванный начальник охраны. Ничуть не смущенная большим количеством зрителей, Олечек объявила, что ей безразлично место, и там, где все остановились, там и согласилась она дать представление. Вмиг подобрала она ловко платье и на глазах изумленной охраны, змейкой, скользнув между колючими проволоками, через минуты две очутилась, красная и сияющая, по ту сторону заграждения.

После этого начальник охраны, сконфуженно качая головой, пошел дать распоряжение сделать сеть более густой.

Хотя папá, конечно, в теплые летние дни было значительно легче работать на Елагином, чем в Зимнем дворце, он всё-таки работал сверх сил. Вся его деятельность носила особенно напряженный характер весь май. Так хотелось папá верить, что Государственная Дума образумится и, наконец, бросив систематическое осуждение правительства, примется за продуктивную работу.

В это время папá вел переговоры с лидерами партий, полагая единственным выходом из создавшегося положения образование Министрества общественного доверия. Ни минуты не допуская мысли о передаче власти в руки оппозиционеров и считая недопустимым государственный переворот, мой отец надеялся, что всё же удастся создать новое правительство, предоставив самым видным и работоспособным депутатам несколько портфелей. Он всё еще стремился связать выборных с правительством, дав им возможность работать на благо России на самых ответственных постах, но с какой грустью, весьма скоро, стал говорить папá, во время минутных прогулок по саду, что и тут, по-видимому, ничего не выйдет: легко осуждать и критиковать, а дело делать очень трудно, и все те, кто с такой легкостью и удовольствием критиковали работу министров, когда дело дошло до того, чтобы самим нести ответственность, предпочли остаться на легких ролях оппозиционеров. Было ясно, что Государственная Дума не только не шла ни на какие переговоры, но, наоборот, чем дальше, тем больше, действовала наперекор правительству.

В мае был внесен подавляющим количеством членов Думы собственный законопроект земельной реформы, идущий вразрез со всеми пунктами правительственного закона. По этому вопросу папá произнес, выступая последний раз во второй Государственной Думе речь, которой он старался воздействовать на оппозицию.

Речь П. А. Столыпина

(10-го мая 1907 года)

«Господа члены Государственной Думы! Прислушиваясь к прениям по земельному вопросу и знакомясь с ними из стенографических отчетов, я пришел к убеждению, что необходимо ныне же, до окончания прений, сделать заявление как по возбуждавшемуся тут вопросу, так и о предложениях самого правительства. Я, господа, не думаю представлять вам полной аграрной программы правительства. Это предполагалось сделать подлежащим компетентным ведомствам в аграрной комиссии. Сегодня я только узнал, что в аграрной комиссии, в которую не приглашаются члены правительства и не выслушиваются даже те данные и материалы, которыми правительство располагает, принимаются принципиальные решения. Тем более я считаю необходимым высказаться только в пределах тех вопросов, которые тут поднимались и обсуждались.