Анаклето Яковелли - Жизнеописание святого Франциска Ассизского

Как-то один из местных крестьян, погоняя осла, стал на пороге и закричал:

— Входи, мы тут пригодимся.

Франциск понял, что тот хочет сделать, но не воспротивился. Он вспомнил слова Христа, который учил искать новое место, если тебя согнали со старого, и обратился к собратьям, сказав:

— Я знаю, что Господь призвал нас не для того, чтобы жилище наше служило стойлом скоту, но чтобы показывать людям путь к спасению.

Спокойные и безмятежные, братья по двое вышли из своего бедного приюта и отправились тропкой в сторону заката.

Их сердца переполняла неубывающая радость, радость от близости к Христу.

"Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову", — сказал Христос.

Эти люди, всею душой возлюбившие госпожу Бедность, ликовали, уподобившись Христу.

Куда податься? Другой бы мучился этим вопросом, но никак не Франциск. Если Бог не оставляет лесных зверей и поднебесных птиц, разве может он оставить добрых людей? Главное — не терять веры.

Братья добрались до маленькой церкви Ангельской Божией Матери, которую Франциск восстановил несколько лет назад.

Какая радость — остановка в этом месте, близ Пресвятой Матери Божией, какая радость — быть истинными рыцарями в святом служении Ей!

У епископа Ассизи не было возможности дать им хоть самую малую церковь, но вдруг тут им повезет больше: в душе Франциска созрело намерение.

Обосноваться у церкви можно было только с разрешения бенедиктинских монахов, владевших этой местностью, а получить это разрешение можно было лишь в самом аббатстве на горе Субазио, близ разоренного замка графа Сассороссо.

Оттуда, с высоты, открывается прекрасный вид на равнину, на весь ее простор; вдали от мирского шума бенедиктинские монахи еще в этом мире постигают красоту Божию, явленную в дивном Его творении.

Франциск с братьями поднялся на гору Субазио.

В свои двадцать лет он уже побывал там вместе с вооруженным народом Ассизи, охваченным одним порывом — разрушить владения феодала. Тогда Франциску было не до красот.

Теперь он наслаждался дивным зрелищем как бесценным даром, и его душа жаворонка пела песнь благодарности Господу.

Они постучали в ворота аббатства.

Аббат принял их очень сердечно, выслушал просьбу и удовлетворил ее с евангельской любовью, предложив им в дар не только церквушку, но и маленький надел земли вокруг.

Однако Франциск не принял дара. Он не хотел урона госпоже Бедности, Госпоже его сердца. Тогда был заключен своего рода контракт: оставляя надел земли в своей собственности, бенедиктинцы отдавали его братьям в вечное пользование.

Признание права владения за бенедиктинцами выражалось в том, что сыновьям Франциска полагалось ежегодно поставлять в аббатство корзину рыбок. Пустяковая плата, но и такой достаточно, чтобы было ясно, кто хозяин.

Успех миссии доставил огромную радость Франциску. Он давно любил эту церковь и еще более любил ее за то, что она посвящена Матери Божией.

С благодарностью в сердце он основал здесь обитель своего ордена, прочно связав его с сердцем Пресвятой Девы Марии.

С той поры Она стала добрым ходатаем перед престолом Божиим за новое братство, а братья, в ответ на это, сделались глашатаями Ее материнской любви.

Рядом с церковью, на выделенную францисканцам землю, которую (от слова "porzione" — порция, надел) назвали уменьшительным "Порциункола", Франциск велел построить несколько хижин, куда братья могли удаляться для сна или для молитвы и покаяния в одиночестве.

Никто дерзко не потревожит их здесь, не прогонит: милосердием св. Бенедикта им дано безопасное и надежное убежище.

Жизнь в Порциунколе шла так же, как в Ривоторто. Число братьев, значительно возросшее, позволило Франциску расширить проповедническую деятельность. Он посылал братьев в мир с апостольской миссией все дальше от обители, так что они достигали отдаленных и труднопроходимых краев.

Они покидали обитель, как пчелы — улей, и, вверив себя Провидению, шли туда, где можно было спасать души.

Поначалу люди останавливались просто поглазеть: окружали братьев, как менестрелей на ярмарках, ожидая, что из их уст польются рифмованные рассказы о странствующих рыцарях или галантные песни, но вскоре замечали, что им преподносят нечто совсем другое.

Простым и безыскусным языком братья рассказывали о Страстях нашего Господа, обличали порок, восхваляли красоту добродетели. Но они делали это с такой силой, что слушателей брали за душу их слова, в них рождалось стремление к совершенствованию, к очищению своей жизни.

Ученые люди так же подпадали под обаяние этих речей, а более всего — предлагаемого образа жизни. Они читали Устав, который братья носили повсюду, и он поражал их воображение.

Столь благоговейно чтимое ими Евангелие, которое внутренне они, может быть, считали неисполнимым в повседневной жизни, где царит эгоизм, корысть и дурные страсти, вдруг представало перед ними по-иному: согласно Евангелию можно жить так, как живут эти странные люди — им все по плечу, в своем подвижничестве они радуются, а в бедности ликуют.

Притяжение оказывалось столь сильным, что многие, целительно затронутые проповедью, вскоре меняли свой бархатный плащ на рясу из грубого сукна.

"Сладостная любовь к бедности — сколь должны мы тебя возлюбить". Так впоследствии воспоет бедность поэт Якопоне да Тоди, выражая чувства, главенствовавшие над всеми другими в душе Беднячка, и душевный трепет его самых первых детей.

«Paupertas cum laetitia» — «бедность с радостью» . Для поверхностного взгляда это невозможное сочетание, но на самом деле это кратко обозначенный источник блага, указанный уже Спасителем как первое из девяти блаженств.

Франциск стал новым глашатаемэтого блага и научил ему своих братьев.

Как-то зимним днем шел он из Перуджи в обществе брата Леоне; возвращались они в Порциунколу.

Выпал обильный снег, ветер свистел, пронизывая насквозь суконную рясу.

Они шли гуськом. Брат Леон впереди, Франциск сзади. Снег поскрипывал под босыми ногами.

Простые, но глубокие речи неспешно велись между ними: отец наставлял сына в тайнах новой премудрости.

Ни земные влечения, ни владение тайнами природы, ни даже чудотворная сила святых не делают человека счастливым и не дарят радости жизни. Только преодоление страстей, достигаемое через нищету и страдания, открывает источник радости и дает рай душе — так красота статуи проступает по мере того, как резец ваятеля медленно и с трудом удаляет из мрамора все мешающее и лишнее.