Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

— Понятно, — резюмировал Ковалёв. — Пошли ещё разок искупнёмся.

Широкая река стремительно несла свои мутные, илистые воды, обрамлённые зелёным ожерельем кустарника, через пески пустыни в Аральское море.

На стремнине даже искусный пловец, если бы попытался плыть против течения, вряд ли смог бы удержаться неподвижно относительно берега.

Прохладная вода давала возможность отдохнуть от невыносимой жары.

Заходя в воду выше по течению, они несколько раз проплыли вдоль пляжа по середине реки, потом переместились ближе к берегу, где глубина была примерно по пояс.

— Давай сделаем трамплин, предложил Ковалёв.

Он взял руки Юрченко, скрестил их со своими:

— Ну, кто первый?

Первым на своеобразную катапульту стал забираться Прядкин. Встав ногами на скрещенные руки Ковалёва и Юрченко, он для устойчивости придерживался за их головы.

— Раз! — начали отсчет, раскачивая руки.

— Два! — крикнули все вместе чуть громче, увеличивая амплитуду движения рук.

— Три! — крикнули дружно и очень громко, вкладывая в бросок все силы.

Отталкивание Прядкин выполнил на редкость синхронно с броском, красиво взлетел и даже успел всплеснуть руками в стороны, имитируя ласточку. Он вынырнул и, отфыркиваясь, встал в очередь за Адмиралом.

— Раз! Два!

Отсчет велся так же, как бывает, если требуется сдвинуть большим количеством людей тяжёлый груз. Все участники процесса постепенно концентрируют свои силы, чтобы выплеснуть их в единый интегрированный импульс.

— Три!

На крике «три» Коля Прядкин, скорей всего, неожиданно для самого себя приподнял руки и взялся за нижние канты «семейных» трусов Адмирала.

Отталкивание ногами от «катапульты» Адмирал выполнил безукоризненно. В тот самый миг, как из трусов, набирая высоту, вылетели самые незагорелые части Адмиральского тела, в бездонном небе раздался сильный орудийный выстрел, сопровождаемый лёгким угасающим шипением взявшего звуковой барьер самолёта.

Невольно удавшийся фокус привлёк внимание доброй половины пляжа. Ковалёв взглянул в ту сторону, где смеялись громче всех:

— Братцы, смотрите, по-моему, это Вельт идёт!

Ковалёв указал в сторону человека, идущего вдоль берега реки Сыр-Дарьи.

Человек шёл неспешно, словно турист в незнакомой местности, любуясь сильным течением реки, прибрежным кустарником, аккуратно обходя загорающих на пляже. У него явно не было здесь никого из знакомых, и он шёл, не обращая внимания на лица.

В конструкторском бюро его кабинет был рядом с комнатой, занимаемой отделом лётных испытаний. Испытатели не общались непосредственно с ним, а чаще всего обращались за консультацией к конструкторам.

Но Вельт наверняка мог их видеть, двери в его кабинет чаще всего были нараспашку. А им почему-то очень не хотелось, чтобы он узнал их сейчас. Начальник отдела турбонасосных агрегатов Георгий Александрович Вельт был давним сотрудником Глушко, входил в число основных специалистов «фирмы», отобранных временем и деловыми качествами.

С сотрудниками конструкторского бюро, как со своими подчинёнными, так и с конструкторами из других отделов, он общался только на рабочие темы. В этом плане он чем-то напоминал опытного партийного работника, члена парткома предприятия: бесстрастное выражение лица, никаких эмоций, а тем более легковесных комментариев, все действия просчитаны на несколько ходов вперёд. Иной раз, создавалось впечатление, что если бы на парткоме вздумали сыграть партию в домино, то, подержав какое-то время в руках фишки и не сделав ни одного хода, они вычислили бы на какой дубль «рыба». И даже показали бы его, чтобы никто не сомневался в достигнутом консенсусе.

Но Вельт, не удостоив их взглядом, прошёл мимо. Выражение лица Вельта, подсмотренное упавшим носом в песок Ковалёвым, было таким, как у человека, попавшего неожиданно в отпуск на лучший курорт страны. Там, в Москве, ежедневная рабочая рутина, а здесь, в командировке, несколько свободных, умерено жарких, наполненных благодатью, солнечных дней, каких в Москве и в разгар лета большая редкость. А пляж, полный загорелых, молодых тел? Чем не пляж где-нибудь в районе Анапы или Ейска в бархатный сезон? Только вместо лазурного моря там, за рекою, охристые волны бескрайних песков.

Хотя Георгий Александрович Вельт и занимал высокую должность, его, как и всех, приехавших на полигон впервые, поселили в гостинице «Золотой клоп». Это означало, что на сорок третьей площадке он появится не ранее, чем через три дня.

На удивление всем, Вельт, такой неприступный и даже несколько надменный в конструкторском бюро, здесь, в командировке, оказался на редкость демократичным. Самым веским аргументом, с помощью которого он сразу же завоевал безраздельное уважение, стали две бутылки армянского коньяка. Осталось невыясненным, кто сообщил ему об установившейся традиции, но важно другое обстоятельство, которое тронуло сердца покорителей космоса: перед поездкой человек поинтересовался, существуют ли какие-либо традиции при поездках на полигон, и, если существуют, то какие?

Для глоток, закалённых девяностодевятиградусным огнём спирта, коньяк показался чем-то вроде детской микстуры. Его, а также банку консервированного плавленого сыра с ветчиной и пару лимончиков, прикончили настолько быстро, что удивился даже интеллигентный Вельт.

Он глядел на собравшихся за столом с немым вопросом: «Что ж это? Только раззадорились, только почувствовали себя единой семьёй, и всё закончилось? Неужели, пора вставать и уходить?»

Обычно люди, уехав в командировку и попадая в иную атмосферу, чем на предприятии, преображаются и открываются с новой, неожиданной стороны. Валентин Романов так и сказал однажды Ковалёву:

— Будто с цепи срываются. А знаешь, почему? Потому, что мы все, кто здесь, на полигоне, основные игроки, никогда не расскажем на «фирме», как человек вёл себя, и, когда вернёмся, не допустим никакого панибратства при встрече с ним в конструкторском бюро. Вот Вельтушка, — Романов, тронутый простотой Георгия Александровича, произнёс это слово с особой теплотой, — вот Вельтушка и ведёт себя по-человечески. И коньячок привёз, и закусончик, и сам оказался не напыщенным типом.

Валентин взял со стола графин «с костями», открыл дверцу самого вместительного холодильника «ЗИЛ» и, присев на корточки, поправил трубку кембрика в десятилитровой зеленоватой стеклянной бутыли. Полками холодильника пришлось пожертвовать ради размещения в нём этой бутыли.

Тренированно подсосав, Валентин резко перебросил конец трубки изо рта в горлышко графина, и в графин забулькала вожделенная жидкость.

— О! Да у вас там канистрочка! — восторженно произнёс Вельт. — А мне сказали, что у вас тут «сухой закон».