Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

В горах такой луны не увидишь. Там она появляется обычным, светящимся во всю свою лунную силу, диском. А здесь, на равнине, Луна, словно в доказательство порядка вещей, установленного природой, безмолвно подтверждала бренность всего сущего на Земле, никчемность человеческих страстей и устремлений, не имеющих смысла перед лицом бесконечной вечности.

А может, впечатление от такого необычного зрелища обострялось тем, что в Юриной жизни наступал значительный перелом — позавчера, 20 июня, он сдал последний экзамен на аттестат зрелости. Его письменные работы по алгебре и русскому языку были направлены в краевой отдел народного образования, и, если полученные на экзаменах пятерки там подтвердят, то Юра получит золотую медаль. Ждать осталось недолго. Он и билетом в Москву уже запасся, на 4 июля. Только в Московский авиационный институт. Только туда, и никуда больше.

Вчера в школе был выпускной вечер. Два выпускных класса до двенадцати ночи танцевали танго и фокстроты под школьную радиолу «Урал». А потом их класс собрался на квартире одной из учениц, и они впервые в жизни пили вино и водку.

Было забавно возвращаться домой на рассвете, чтобы переодеться и успеть в школу к назначенному времени для поездки в колхоз. Юра шел по левой стороне улицы, а Володя Куралесов по правой. Юра закрывал глаза только для того, чтобы моргнуть, а когда открывал их, оказывалось, что они поменялись местами — теперь Куралесов пошатывался, неуверенно перебирая ногами, слева, а Юра — справа. Обоим было беспричинно весело и смешно.

К восьми утра они собрались в опустевшей школе. Там, у окошка, стояла никому не нужная теперь радиола, а на низкой скамейке, стоявшей вдоль стены, ютился Коля Махоткин. Было забавно наблюдать, как он подкладывал под щеку руку, выпрямлялся, готовый предаться сонной неге, но узенькая скамья теряла равновесие из-за слишком свесившейся части тела, и он падал на пол.

Но делать было нечего, колхозные машины, на которых они должны были ехать на прополку кукурузы, ещё не подошли, и Махоткин вновь и вновь пытался усмирить нрав строптивой скамейки.

Они не горели особым желанием помочь колхозу. Но понимали, что вот так, полным составом двух классов, съездят на прополку, вернутся, спрыгнут с кузовов машин, разойдутся по домам и больше не соберутся никогда. На этот раз ехали все, даже те, кто раньше отлынивал от колхозных работ, ссылаясь на выдуманные причины.

Поездка предстояла дальняя, на равнину. Там колхозу, который не мог в горных условиях запастись кормами, выделили, или, как говорили колхозники, «прирезали», несколько гектаров земли под кукурузу. Вот на этих «прирезках» они теперь и работали.

Как зачастую бывало, агитировали и собирали массу людей, увозили их на работу в необжитые, новые места, и благополучно забывали о них.

На этот раз забыли привезти воду. А когда, наконец, подвезли её, она оказалась настолько пропахшей керосином, что пить её было невозможно. Поэтому, как только на легковой машине приехал розовощекий и упитанный секретарь райкома комсомола, юношеская половина встретила его такими отборными эпитетами, перед которыми спасовал бы речитатив бывалого боцмана.

Конечно, это чепуха по сравнению с тем, о чём рассказывал Мишка Гаранин. С ним пару лет тому назад Юра чуть не сбежал на целину. Он уже и вещи тайком собрал. Но за два дня до намеченного побега мама каким-то образом узнала об этом. Она плакала и била его обыкновенной палкой:

— Ты что, забыл Находку? Опять захотелось приключений?

А ему хоть и было больно, но он не плакал, потому что чувствовал себя взрослым и полным сил, ему жаль было подводить Мишку.

Из динамиков неслись песни «Мама, не скучай, слёз не проливай, справить новоселье поскорее приезжай. Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я». Эти слова, видать, добавили маме чувства безысходности, а вместе с ним, и силы, и она с удвоенной энергией продолжила наставлять дубиной Юру на путь истинный. Но как только запели «Ой ты, зима морозная, ноченька яснозвёздная, здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою», Юра представил одинокого Мишку в бескрайней степи, его сердце сжалось от сострадания, и он решил отговорить Мишку от сумасбродного поступка.

Юра молча перехватил палку, в очередной раз занесенную для удара, спокойно, безо всякого усилия, отобрал её у мамы и легко переломил орудие воспитания через колено.

— Ладно, я никуда не еду, — сказал он решительно и отдал обломки палки маме.

И мама поняла, что её сын стал взрослым, что в дальнейшем прибегать к помощи орудий насилия нельзя.

Но Мишка уперся и, несмотря на самые убедительные аргументы, приводимые Юрой, все же уехал в Казахстан.

Каково же было удивление Юры, когда за пару дней до последнего экзамена его неподалёку от школы окликнули, и в подошедшем человеке Юра с трудом узнал Мишку. И хотя на его лице по-прежнему сияло доброжелательной улыбкой, и интонации голоса, рассказывающего о своих злоключениях, были теми же, что и два года тому назад, Мишка изменился настолько, будто побывал на другой планете. Он был абсолютно лысым, до солнечного зайчика, блестевшего в том месте, где у новорожденных родничок, без бровей и ресниц.

В жуткий мороз несколько десятков человек на волокушах, буксируемых тракторами, завезли в заснеженную пустыню и бросили там, забыв о них. Обмороженные, несколько дней они добирались до станции, и там, с удивлением для себя, открыли, что никому не нужны. Они мыкались по Казахстану до тех пор, пока, никем не предупрежденные, не попали под облучение от ядерного взрыва.

Мишка рассказывал об этом, а сам светился широкой доброй улыбкой, красноречиво говорившей о том, что в силу молодости, у которой пока ещё хватало сил бороться со смертельным недугом, он так до конца и не осознал, в каком катастрофическом положении оказался.

Юра решил стать лётчиком или авиаинженером ещё тогда, когда учился во втором классе. В школьном учебнике был изображён самолёт и летчики в унтах и меховой одежде, а текст под рисунком утверждал: «мы летаем далеко, мы летаем близко, мы летаем высоко, мы летаем низко». Иными словами, охватили весь диапазон дальности и высоты. Эту картинку, а также денежную купюру достоинством три рубля, на которой лётчик в шлемофоне, стоя перед винтом своего истребителя, всматривался в ту точку неба, куда его в скором времени доставит самолет, Юра мог рассматривать часами.

После седьмого класса, работая на каникулах, он стал зарабатывать деньги на поездку в Москву, потому что пенсии за отца, погибшего на войне, едва хватало на килограмм самой простой колбасы. Конечно, в том случае, если она появлялась в магазине.