Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

— О чём это ты, Великанцев, задумался? — во взгляде Никишева появилась та холодная интонация, с какой обычно хищники смотрят на свою жертву.

Понимая, как сейчас Великанцев ненавидит его, Никишев, не дождавшись ответа, продолжил:

— Ты, Великанцев, аморальный тип. Своим разнузданным поведением ты дискредитировал моральный облик советского человека, и ты не достоин представлять нашу страну за рубежом. Нами подготовлено письмо о твоём недостойном поведении с ходатайством об отправке тебя в Союз.

Великанцев невольно покрылся испариной. «Это конец, — подумал он. — С работы теперь точно выгонят, доложат обо всём скандальной супруге, а это неминуемый развод. Катастрофа».

Состояние Великанцева не ускользнуло от внимания Никишева.

— Что-то ты совсем приуныл, — с наигранным весельем сказал Никишев. Он теперь играл с обречённым, как кошка с мышкой, убегающей от хищницы в ужасе предстоящей смерти. — Брось грустить. Жизнь по-прежнему прекрасна и удивительна!

Великанцев затравленно молчал.

— Но мы не дадим хода этому письму при одном условии.

Великанцев поднял глаза на Никишева, и тот увидел, что во взгляде бортинженера промелькнула тень надежды. Никишов решил, что теперь Великанцев психологически задавлен полностью.

«Всё-таки, насколько здорово отработаны методики допросов, — самодовольно подумал Никишев. — Сначала напугать, поставить в катастрофическое положение, а потом дать неожиданный лучик надежды, — и человек твой!»

— При одном условии, — Никишев поймал пристальным взглядом глаза Великанцева так, чтобы тот не мог их отвести, пока он будет говорить об этом условии. — Ты должен будешь помогать нам, сообщая о разговорах, которые ведутся между членами экипажа, а также между нашим экипажем и французами. О том, какие вещи куплены в магазинах, какие комментарии при этом отпускались лётчиками, где бывали, с кем общались, ну и вообще обо всём интересном.

Великанцев понял, что его вербуют в «стукачи», в сексоты. Слово-то какое — «сексот», сокращенно от двух слов: секретный сотрудник.

Он знал, что на каждом мало-мальски значимом предприятии обязательно есть «стукачи». Их можно запросто вычислить: в дни получки они тянутся друг за другом в отделы режима, где им доплачивают к основной заработной плате по тридцать рублей. Видать, кто-то очень остроумный назначил им такое жалованье, численно совпадающее с тридцатью сребрянниками библейскому Иуде Искариоту.

И вот теперь сам попал кандидатом в «стукачи».

Никишев, принявший было молчание Великанцева за согласие, решил закрепить успех вербовки первым доносом Великанцева:

— Ты можешь прямо сейчас рассказать мне, о чём болтали лётчики всё то время, что находятся во Франции, ведь ты общаешься с ними постоянно.

— Ничего особенного они не говорили и не обсуждали, кроме технических вопросов.

Никишев поднялся из кресла и подошёл вплотную к Великанцеву:

— Вот что, половой гигант. Даю тебе три дня на раздумье. Если через три дня не будет первого доклада, пеняй на себя. То, что я дам ход письму, будет твоим выбором.

Никишев, давая понять, что встреча окончена, отошёл к окну и, слегка раздвинув жалюзи, стал заинтересованно разглядывать происходившее на улице.

Великанцев ходил сам не свой. Ему становилось омерзительно, едва он представлял, как впервые будет доносить на своих товарищей, в то время, как они, доверяя ему, будут откровенно обсуждать, почему в СССР нет и доли того изобилия товаров, как во Франции, почему все страны, у которых мы выиграли войну ушли так далеко вперёд по жизненному уровню своего населения, почему мы хотим навязать наш общественно-политический строй, наш образ жизни и нашу культуру всему миру, а у самих заплёванные подъезды и загаженные, полусожжённые лифты, в которые противно войти.

Потом наступал период, когда ему казалось, что это так просто, пойти и наклепать на своих товарищей. Подумаешь, ну расскажет он, о чём они болтают, что, у них убудет что-нибудь?

К концу второго дня, во время заправки вертолёта водой, к нему подошёл Гарнеев с целью осмотра системы, они на некоторое время остались вдвоем, и Гарнеев спросил:

— Боря, что с тобой происходит? У тебя всё в порядке?

Великанцев вдруг подумал, что Гарнеев, как Герой Советского Союза, а не рядовой лётчик, сможет выручить его, выступив в защиту его профессионализма, сказав, что он против отчисления Великанцева из экипажа, что не видит другой кандидатуры бортинженера, что Великанцев безукоризненно и, в чём-то даже, придирчиво готовит машину к полётам, осматривая и проверяя самые укромные места.

И он в припадке откровенности (теперь, сидя в одиночестве, Великанцев не мог найти определения тому состоянию души) рассказал Гарнееву о беседе с Никишевым.

К своему удивлению, Великанцев обнаружил, что на следующий день весь состав экипажа перестал с ним общаться.

Никишев тоже не вызывал, а сам Великанцев теперь подчеркнуто избегал встречи с ним.

«По-видимому, — думал Великанцев, — Гарнеев, сам когда-то проходивший школу человека, отстранённого от работы, решил, что плетью обуха не перешибёшь, и выступать в защиту его, Великанцева, не стоит».

И вот прилетела замена. Великанцев сдал дела, рассказал, ничего не скрывая, о тонкостях работы систем, обнаруженных в процессе лётных испытаний, и Чулков сегодня впервые улетел в составе экипажа.

Великанцев тупо уставился на свой чемодан, понимая, что выхода из создавшегося положения попросту нет.

Так он сидел, может быть, час, а, может, больше, пока не зазвонил телефон. Телефонный звонок словно вытащил его из небытия, возвращая к событиям жизни.

Он было решил, что это звонит Никишев, и решил не подходить к телефону. Если тому надо, то и сам придёт.

Но телефон продолжал настойчиво звонить, Великанцев дотянулся до аппарата и снял трубку.

Гигантский геликоптер, со свистом рассекая воздух несущим винтом, круто парашютировал, проходя над озером, на асфальтированную площадку, специально оборудованную на берегу. Отбрасываемые вниз струи воздуха рябили и завихряли воду под ним.

На киле вертолёта, там, где вращался, сливаясь в прозрачный диск, хвостовой винт, был изображён красный флаг с серпом и молотом в верхнем переднем углу, флаг, обрамлённый широкими белыми полосами, выделявшими его от остального тела геликоптера, тоже окрашенного красным цветом.

После посадки геликоптер с озером связали трубопроводами, по которым вода засасывалась в танки, расположенные в фюзеляже, в последовательности, продиктованной центровкой.

И хотя геликоптер находился на земле, пилоты не выключали его двигатели, и гул двигателей, в который временами вклинивались хлопки, похожие на взрывы, заполнял пространство ущелья.