Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Когда я немного успокоился, было уже часов 11 вечера. Выходить так поздно было бесполезно — пока дойдем пешком до Лосинки, электрички перестанут ходить. Ночь прошла беспокойно, мучили мысли, и чтобы сбить их, я начинал нашу с Таней любовь снова и снова. Прекрасное средство для забвения

— и мысли куда-то уходят и боль!

Утром рано я собрался ехать обратно в Пушкино. Таня решительно заявила, что едет со мной. Потом она пояснила мне — мало ли что могло за ночь случиться с Лилей — одной в пустом доме и беременной к тому же. Вдвоем все-таки легче.

Когда мы приехали, а было около десяти утра, Лиля была уже одета (оказывается, она спать не ложилась, ждала меня и боялась выключить свет) и приведена в порядок. Неожиданно для меня, она встретила нас приветливо. Таня даже поцеловала ее со словами: «Слава богу, жива-здорова!».

Мы выпили чаю и пошли гулять на реку. Зашли на лодочную станцию, взяли лодку, Таня села на весла — она прекрасно гребла. Катаемся поем песни хором, чуть ли ни: «Парней так много холостых…» — с юмором и с подначками.

Вдруг я увидел посреди реки большой прекрасный цветок водяной лилии. Таня подгребла к нему, и я сорвал его. Сорвал — и не знаю, кому давать — так и сижу с цветком в растерянности.

— Дай ей, — она же твоя жена! — кивнула Таня на Лилю.

— Нет, лучше дай Тане, — она же твоя любовница! — парировала та.

— Тьфу, — сказал я и выбросил в воду невинно пострадавший цветок.

После этого случая настроение упало, мы сдали лодку. Таня стала собираться домой. Я вызвался проводить ее. Лиля отпустила. Мы приехали в «Пожарку» часа в четыре. Настроение гадкое.

— Куда это все нас приведет — не знаю! — рассуждала вслух Таня, — уж хотя бы она хоть беременной не была, тогда понятно, а так — черт знает что получается!

У Серафима в комнате «пир» шел горой. Я заглянул к нему, мне замахали руками — заходи, мол! Все старые знакомые. Я зашел, выпил полстакана, запил пивом. И вдруг так «захорошело», стало легко и ушли все, какие были, плохие мысли. Редко так сразу и, я бы сказал, эффективно, помогает водка человеку!

Я сбегал в магазин, взял две бутылки и зашел к Серафиму вместе с Таней. Дядя Сима любил Таню за ее прямоту, трудолюбие, красоту, за то, что она не фыркала при виде пьяного человека. Да ее и нельзя было не любить — я не знал человека из знакомых, который сказал бы о ней плохо.

Нас посадили вместе — как жениха и невесту посреди стола, спиной к окну. Все чокались с нами и пили за нас. Даже кричали «горько!». И вдруг дверь тихо растворяется и появляется … Лиля.

— Я вам тут не помешала? — спрашивает она скромно и проходит в комнату. Таня мгновенно вскочила и полезла в окно. Я — за ней, держать, второй этаж, все-таки, и высокий. Все повскакивали с мест, ничего не понимая. Кое-кто бросился к Лиле с угрозами: кто такая, дескать, чего приперлась?

Серафим мгновенно подскочил к Лиле, обнял ее, закрыв своим телом, и, обернувшись, вытаращив свои белые глаза, сказал грозно:

— Она — моя! Это — моя прекрасная дама, и кто заденет ее, будет драться со мной!

— Так бы и сказал, а то входят тут без вызова… — раздались вялые возгласы и тут же стихли.

Мы с Таней и Лилей вышли в коридор. Дамы заперли меня в Таниной комнате, а сами у дверей обсуждают мою судьбу.

— Мне такой не нужен, — слышу я голос Лили, — бери его себе.

— А мне на хрена такой, если тебе не нужен! — отвечала Таня.

— Эй вы, договоритесь как нибудь, а то так я и вовсе один останусь! — кричал из запертой комнаты я.

Дверь отперли, и эту ночь я провел с Лилей в своей комнате. Несколько следующих дней мы провели, гуляя по знакомым. Дядя, к сожалению, летом в Москве не бывал, а то бы мы пошли к нему.

Зашли в гости к Риве и дяде Федулу, нашим бывшим соседям, жившим теперь на Ломоносовском проспекте, остались у них на ночь. Неожиданно встретили на улице тоже тбилисского соседа — Стасика, который уже жил и работал рядом с Москвой — в Щербинке. Он с матерью — тетей Валей (это на которую чуть ни свалился пьяный Вова, висевший на бельевой веревке) снимали где-то в подмосквье дачу с яблоневым садом. Мы — к ним.

А тут вскоре и мама моя приехала. Оказывается, тетя Валя уговорила ее отдохнуть вместе с ней в подмосковье. Вот так неожиданно и оказались мы в компании наших близких тбилисских соседей. А я, сославшись на испытания, остался жить в «Пожарке», иногда навещая их на даче. Но без ночевки, ведь к восьми утра мне на завод, без опоздания!

К сентябрю все разъехались, я проводил Лилю и маму, посадил в поезд, и обещал приехать, когда родится ребенок. А этого можно было ожидать очень скоро.

К первому сентября поступил приказ о переселении всех жильцов «Пожарки». В экстренном порядке всем постоянным жильцам дали по комнате, а аспирантов переселили на первый этаж бывшего здания поликлиники, где на втором этаже уже жила часть ранее переселенных жильцов «Пожарки». Почему-то туда же, но в отдельную комнату переселили и Федора Зайцева.

Тайна переселения Федора Зайцева открылась не сразу. Но уж если мы заговорили о ней, то стоит рассказать в назидание холостым мужчинам.

Федор иногда приводил в свою комнату (туда, где стояла штанга и где был повержен первый силач городка) дамочек. Но так как он очень боялся соседей по коммуналке, то делал это тайно. Тайно запускал даму, убедившись, что соседи сидят по своим комнатам, и так же тайно выпускал. В туалет, если это было нужно, тоже отпускал гостью под своим строгим надзором.

И вот однажды гостья перепила, что ли, или приболела, но не смогла уйти утром вместе с Федором, который спешил на работу. Федор и запер ее в комнате, а когда пришел на перерыве (ЦНИИС, как я уже говорил, был в двух шагах от нас всех, жителей городка), то с соблюдением конспирации выпустил невольную пленницу.

Все бы ничего, но через некоторое время — неделю или больше, Федор учуял в комнате запах канализации. Действительно, в стене проходила эта труба и, решив, что она течет (ибо запах объективно стоял в комнате), начальство переселило Федора в другую комнату. Но злосчастный запах не исчезал, и я тому свидетель, ибо частенько поднимался к силачу потренироваться, да и выпить. Так Федора переселяли уже третий раз, и последним его пристанищем была комната, о которой я уже говорил. Тайна зловонных комнат разрешилась тогда, когда Федор случайно встретил на улице ту даму, которую как-то в целях конспирации запер у себя в первой комнате. Пожаловавшись ей на ситуацию с переездами, Федор признался в своем бессилии

— запах устанавливается в любой комнате, куда бы он ни переезжал. А дама неожиданно спрашивает:

— А фикус большой ты перевозишь с собой?

Федор подтвердил, что его любимый старый фикус в большой деревянной кадке переезжает вместе с ним. Дама засмеялась и рассказала, что еще в тот раз, когда Федор запер ее в комнате, ей «приспичило» в туалет по большой нужде. Комната заперта, делать нечего, она и вытащила фикус из кадки, справила туда нужду и снова посадила туда растение. Землицу утрамбовала, пригладила — все в порядке. А запашок-то пошел! И прочно устанавливался в том помещении, куда прибывал щедро унавоженный фикус!