Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

Я заспешил на встречу к Семену Натановичу, совершенно не представляя, кто это и что за полезный разговор меня ожидает. Не успел я присесть на скамейку, как ко мне подлетает мужчина лет сорока в расстегнутой дубленке и меховой шапке «Иванушка-дурачок», весьма модной в то время.

— Привет, Гулиа — с места в карьер обратился Натаныч ко мне, — говорят, что у тебя с ВАК отношения испортились. Знакомые ребята сказали — надо помочь, человек он неплохой, но попал в сети к этому старому пауку Домбровскому. Скажи, сколько ты будешь получать, если станешь кандидатом? — поинтересовался Натаныч.

— Рублей триста, — неуверенно ответил я.

— Ну, ладно, давай триста рублей, я передам их инспектору, он положит твою работу в стопку утвержденных. Маразматики проголосуют оптом за все, и тогда твой Домбровский тебе уже не страшен. У нас — сила в коллективе!

— Но у меня сейчас нет таких денег! — в ужасе пробормотал я.

— Нет сегодня, будут завтра! — жизнерадостно заключил Натаныч, — итак, завтра в три часа здесь же!

Я был в недоумении — где взять деньги. У Геракла — точно не будет таких с собой. Да ведь у меня есть в Москве дядя! — и я помчался к нему домой, не позвонив даже по телефону. Дядя оказался дома. Он подозрительно осмотрел меня, сказал, что в Москве без звонка не принято заявляться, и спросил, в чем дело.

Я сбивчиво рассказал ему все, как было, и попросил триста рублей взаймы. — Мне больше негде взять! — взмолился я.

У дяди задергался глаз.

— На взятки — никогда! Попросил бы на жизнь, сказал бы, что голодаешь — дал бы. Но на авантюру, на взятку — не дам! Попадутся твои дружки, потянут тебя, а откуда деньги — от меня! И поехало-покатилось! Я ничего не слышал от тебя и не видел тебя сегодня! — закончил дядя, и я ушел не солоно хлебавши.

Я стал успокаивать себя, что все равно ничем Натаныч уже помочь мне не сможет, только обдерут еще на триста рублей. А дома все рассказал Тане, благо Геракла с Тосей сегодня в гостях не было. Таня все восприняла серьезно.

— Ты знаешь, у нас многое сейчас таким образом и делается. И я удивлена словам твоего дяди, что он жизни не знает, что ли? Я дам тебе эти триста рублей, у меня они на книжке, только обещай, что вернешь, ладно? А то трудом все заработала!

Мы с Таней вышли из дома, перешли улицу и зашли в сберкассу. Народу не было, Таня быстро сняла с книжки нужную сумму и там же передала мне. Я опять понял, что многого не смыслю в жизни. В первую очередь я ожидал помощи от богатого дяди, но ошибся. Может быть, действительно надо было соврать, не говорить правды. Конечно же, дядя опасался за свое достаточно высокое положение в обществе и знал, что в случае чего, я и на суде правду скажу. Но от Тани, с которой у меня были даже не семейные, а любовные отношения, и которая сама нуждалась в деньгах, я такого поступка не ожидал. Да за любовь люди не то, что деньги, жизнь отдают! Но все это для меня было в книжках, а чтобы в жизни — впервые! Я, конечно же, сразу переслал Тане деньги, как только вернулся в Тбилиси. Перезанял, у кого смог, и выслал.

Назавтра я снова встретился с Натанычем на том же месте, в тот же час. Он снова спешил, взял деньги, не пересчитывая, а на прощанье сказал:

— Что ж, старик, на это уйдет месяца два, не меньше. К лету получишь извещение! Бывай! — и исчез как Коровьев или Азазелло, уже не помню, кто из них исчезал так внезапно.

Когда я в последние годы вспоминал этого Натаныча, то понимал, что он очень уж похож лицом на кого-то из известных авантюристов. А недавно понял — на Березовского, молодого Березовского. Простите — уже Платона Еленина, ведь он поменял фамилию, как некогда Апфельбаум на Радомысльского! И чтож — все, как в любимом мной Фаусте: вроде, Натаныч, являясь «частью той силы, которая должна творить зло», в данном случае сотворила благо! Причем — обьективно!

Постепенно прошла неделя, выделенная нам с Гераклом на пребывание в Москве. Мы подписали наши командировочные удостоверения в ЦНИИСе, устроили прощальный ужин в ресторане на знаменитом третьем этаже «Москвы» и поехали на Курский вокзал. Таня с Тосей проводили нас, дождавшись отхода поезда, и идя за вагоном, махали нам руками.

Прощаясь на вокзале, Таня отвела меня в сторону, и кроме слов любви, которые были взаимными, предупредила меня, чтобы я не трепался о делах с Натанычем никому, особенно Гераклу, даже по-пьянке.

— Он очень плохой человек, я это нутром почувствовала, опасайся его и не сближайся с ним! — на прощанье сказала мне она.

Итак, поезд отошел, и мы с Гераклом принялись за наше любимое занятие — пьянку. Он утешал меня, что все будет хорошо, что даже если все будет не так, как хотелось бы, то у меня хоть есть жена и любимая женщина, а у него — Геракла, и этого нет.

Жена Геракла неожиданно умерла от острого панкреатита в возрасте двадцати девяти лет. Это случилось еще до моего поступления на работу в Тбилиси, во время последнего визита с посещением академика Трили и встречей с классиком — академиком Мусхелишвили. Я был на панихиде в доме Геракла и видел, как он убивался от горя. Жена была гораздо моложе Геракла, и он ее очень любил. Мне показалось, что он слегка «тронулся» после смерти жены, стал немного неадекватным.

Весь следующий день Геракл посвятил заботам о моей дальнейшей жизни в Тбилиси и нашему взаимодействию в связи с создавшейся ситуацией.

— Я понял, — начал Геракл, — что тебя никогда не утвердят кандидатом наук. У вас в Москве люди еще более жестокие и беспощадные, чем у нас. У нас пожурят, укажут тебе на твое место — и простят. А у вас, — Геракл сделал зверское лицо и клацнул зубами, — горло перегрызут! Домбровский не зря советовал тебе взять другого руководителя, конечно же, он имел в виду себя. Но Москва далеко, туда не наездишься. А эксперимент — тоже будешь ставить в Москве? Да и нужен ли тебе вообще научный руководитель? И да, и нет. С одной стороны — ты уже созревший ученый, и никакой руководитель тебе не нужен. Ну, а с другой стороны — ты еще неопытный в политике, во взаимоотношениях с людьми. И тогда тебе нужен руководитель — такой как я — друг-руководитель! Ты будешь делать науку, а я буду принимать на себя удары «этих сволочей». Тронув тебя, они затронут меня, а значит, и самого Тициана! Мы быстро создаем гибридный двигатель и испытываем его, пишем диссертации — я докторскую, с твоей, конечно, помощью, а ты — кандидатскую, с помощью моей. Я буду ограждать тебя от нападок, принимая их на себя, ускорять изготовление механизмов. Как начальник отдела, я огражу тебя от всех посторонних дел, я скажу — не троньте его, он талант, пусть, когда захочет, тогда приходит на работу и делает там то, что захочет! А деньги будете приносить ему домой!

Пена снова выступила на углах рта Геракла. Он был в экстазе.