Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

— проход, в конце которого на возвышенности, как трон, красовался огромный унитаз. Дверь была без запоров — ни крючка, ни щеколды — одна ручка, чтобы хоть прикрыть дверь.

Не успел я «орликом» взлететь на унитаз, как дверь распахнулась, и пьяный мужик, на ходу расстегивая ширинку, попер прямо на меня. Я соскочил с «трона», и, толкая мужика в грудь, задним ходом вышиб его наружу, заметив при этом, что глаза его были закрыты. Только я снова добрался до унитаза, та же сцена повторилась. Положение было почти безнадежным.

Но меня спасла природная изобретательность. Я вышел из туалета и стал искать веревку, проволоку, цепь или что-то вроде этого. В мусорной куче я обнаружил грязнющую, но еще прочную веревку достаточной длины. Привязав веревку к ручке двери изнутри, я уселся на унитаз, держа в руке ее конец. Только я решил, что туалетный вопрос улажен, как снова слетел с унитаза носом вниз. Дверь рывком открылась, и очередной пьяный пролез в проход, расстегивая ширинку.

Я рассвирепел. Придерживая падающие брюки одной рукой, я вышвырнул незваного посетителя наружу, и, выйдя с ним вместе, ногой сшиб ручку на двери туалета снаружи. Потом зашел, захлопнул дверь, и крепко держа веревку в руке, наконец, воспользовался унитазом. Так что, если вам пришлось побывать в те годы в туалете на Павловском автовокзале, и вы видели длинную веревку, привязанную к ручке двери, а тем более воспользовались ею для защиты от назойливых посетителей — знайте, что это мое изобретение!

Из Горького поездом добрался до Москвы, чтобы встретиться там с Таней. Она все еще ждала меня, и я видел, как рада она была моему приезду. Как понять женскую душу? Правда, я убеждал Таню, что у меня «никого нет», и я занят только работой.

В сравнении с Тамарой Таня, конечно же, проигрывала, и это не могло не сказаться на страстности нашей встречи. Но Таню я тоже любил, просто любовь к красавице-Тамаре чуть-чуть ослабила влечение к Тане. Но Таню, как и Лилю, я считал своими, близкими людьми, женами, что ли. Ну, а Тамару — последней, любимой женой. Вот такая азиатская ситуация получалась, при всей моей нелюбви к Азии и азиатскому менталитету.

Во Львов я полетел самолетом. Конечно же, я, как почти все, побаивался самолетов, но в этом рейсе я наблюдал просто панический страх перед полетом у моего соседа по креслу. Самолет был КБ Антонова — «АН», кажется «АН-12». Я сидел у иллюминатора, сосед — рядом. При взлете он, тщательно пристегнувшись, прикрыл глаза руками и дрожал крупной дрожью, как собака от холода. Когда самолет оторвался от взлетной полосы и шасси с треском убралось, сосед ожил. Он даже шутил и съел свой обед.

Но при подлете к Львову с ним стало твориться нечто невообразимое. Он чуть не залез под кресло, если это можно было только себе представить. Его трясло, он, не стесняясь, стонал, как беременная женщина, закатывал глаза. Мы со стюардессой чуть ли ни силой его пристегнули, и он, повиснув на ремне, перегнулся вперед, снова прикрыв себе глаза. С виду это был мужчина лет пятидесяти, еврейской внешности.

Когда самолет приземлился, но еще не остановился, сосед, потеснив меня, прильнул к иллюминатору, и с паническим выражением лица смотрел куда-то вниз. И только тогда, когда самолет остановился, он откинулся на спинку кресла и выдохнул, казалось бы, кубометр воздуха.

— Молодой человек, вы не думайте, что я сумасшедший! Мы, то есть наш завод, эти «АНы» и выпускает. На них летать нельзя — это гробы с крыльями! Вы увидите, скоро они начнут падать массами. Это я вам говорю — не последний специалист на заводе! — прошептал сосед мне на ухо.

Фамилии своей и должности он не назвал, но костюм на нем был красивый, дорогой, а на лацкане пиджака какой-то значок с изображением «пузатого» самолета. Действительно, вскоре после нашего разговора, через полгода, что ли, эти «АНы» стали падать, после чего их сняли с полетов.

Во Львове я двумя автобусами добрался до Львовского автобусного завода

— ЛАЗа, на территории которого и находилось Головное КБ по автобусам. Улица Стрыйская, где размещался завод, была почти на краю города.

Меня принял начальник КБ — Карп Миронович Атоян, высокий красивый армянин. На беседу он позвал своего заместителя Рябова и опытного специалиста Нагорняка. Я рассказал об опытах по «гибриду» на УАЗике, показал фотографии. Будучи специалистами, собеседники тут же поняли меня, мы прошли в цех и осмотрели моторный отсек автобуса ЛАЗ-695. Справа от двигателя было предостаточно места для размещения «гибрида».

— Сдается мне, что мы залезаем в будущее лет на пятьдесят вперед, — с улыбкой произнес Атоян, — но больно уж интересно посмотреть на «гибрид» в работе! Что ж, старенький 695-ый у нас есть, берите чертежи автобуса, его данные. Нам нужно изделие в металле, установленное на автобусе. Сколько вам нужно времени и денег?

— Проектирование и рабочие чертежи — год; изготовление и стендовые испытания — тоже год; установка на автобус и испытания всей машины — еще год. Оплата по процентовкам — по тридцати тысяч рублей в год; аванс — 25 процентов от годовой оплаты; в конце каждого года отчет — бойко распланировал я.

Вообще, это была чистой воды авантюра. У меня не было никакого КБ в Тольятти. За год даже в профессиональном КБ не изготовить технического проекта и рабочей документации на сложное изделие, включающее совершенно новые элементы — скоростной маховик, дискретный вариатор, редуктор с карданом к заднему мосту. Я понятия не имел, кто сможет в Тольятти изготовить такое чудо! А где стенд для его испытаний и помещение для этого? Я уже не говорю об испытаниях всего автобуса. Сейчас меня охватывает ужас от этого объема работ, который я тогда и не представлял себе! И за такие ничтожные деньги — ведь на подобные работы в США будут тратить десятки миллионов долларов в год!

Ну, а какова альтернатива? Вообще не начинать такой работы? Ведь ясно, что никакой головной институт, тот же НАМИ, никогда не включил бы себе в план подобной фантастики! Но говорят, что «смелость города берет». Договор был подписан, и я «королем» возвращался в Тольятти.

Наступило лето — период сессии в институте, а затем и отпусков. Работу с ГСКБ — а именно так называлось Львовское КБ, я решил начать с сентября. А тут прямо с начала июня мне стали поступать тревожные сигналы от моих родных и друзей.

Первое письмо пришло из Тбилиси от Лили. Оказывается, к нашему домуправу Тамаре Ивановне приходил человек из КГБ и расспрашивал обо мне странные, с точки зрения домуправа, вещи. Люблю ли я деньги, женщин, выпивку, правильно ли сексуально ориентирован?

Тамара Ивановна отвечала, что деньги я не люблю, иначе бы занялся спекуляцией в Тбилиси, а не уехал строить коммунизм в Тольятти; из женщин люблю только свою жену, а выпиваю ровно столько, сколько и должен выпивать грузин. А то, что я не педераст, она, Тамара Ивановна, ручается головой. А еще Тамара Ивановна добавила, что если нужно, то она может указать, кто у нас во дворе педерасты. Но другие педерасты почему то агента КГБ не заинтересовали.