Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

В то же время, сколько людей совершенно непьющих, верных мужей и точных исполнителей — поразительно бестолковых! Я уже не говорю об их творческих возможностях. Но сам я, будучи заведующим кафедрой, предпочитаю иметь в коллективе непьющих, морально устойчивых сотрудников и преподавателей, чем талантливого пьянчужку и аморальщика! Знаем мы таких не понаслышке!

В конце 70-х начале 80-х годов меня «захватила» одна очень эффектная тема, подсказанная работниками Всесоюзного НИИ противопожарной безопасности. Речь шла об эвакуации людей и ценностей с высотных домов во время пожара.

Пока с этим делом обстоит плохо. Лифты во время пожара отключаются, да и в них опаснее всего находиться. Электроэнергия «вырубается», никакая механизация не работает. Пожарные лестницы еще надо успеть доставить, как и вертолеты, да и не всегда они эффективны. По веревке с высотного дома спустится только чемпион-акробат. Есть правда еще эластичные рукава, в которых как в трубах люди могут соскальзывать вниз, тормозя свое падение руками и ногами. Но это тоже не панацея.

Я предложил небольшое, с кастрюлю величиной, устройство с маховиком и тросом, которое постоянно закреплено над окном, балконом и другими выходами из дома наружу. Во время пожара к концу троса цепляется (за специальные лямки, пояса и пр.) человек, или к этому концу крепят ценный груз на особом карабине. Человек прыгает вниз и опускается на тросе, который, сматываясь с катушки, разгоняет маховик. Когда человек достигает земли, натяжение троса падает, и карабин отстегивается. Энергии раскрученного маховика с запасом хватает, чтобы поднять трос с карабином обратно. Таким образом можно опускать неограниченное количество людей и грузов.

Мы изготовили опытные образцы, причем особую инициативу здесь проявил Ося Юдовский. «Маховичный спускатель» — так мы назвали это изобретение, стал темой его кандидатской диссертации. Конечно, живых людей мы так не спускали, но мешки с песком такого же веса — пожалуйста! Я многократно показывал модель устройства по телевидению, где я опускал с высоты морских свинок, бутылки с водкой и даже бокалы с шампанским.

Все время спуска, скорость падения довольно высока, но приземление — мягчайшее, даже хрустальный бокал с шампанским не разбился и не пролился.

Ося разработал такую теорию «спускателя», чтобы обеспечить все эти полезные свойства. Вот этой теорией мы занимались обычно в Расторгуево, когда бывали там вместе.

Удивительно, но пожарные так и не взяли на вооружение этот «спускатель». Хотя никто ничего плохого про него не сказал. Вот так — все хорошо, но нам не надо! Конечно, надо было потратиться на разработку и доведения до ума этой новинки, а денег-то как всегда нет!

В конце 70-х годов я заметил среди своих студентов талантливого юношу и стал давать ему задания. Особенно хорошо получалось у него написание заявок на изобретения. Звали студента Сашей, фамилия была Серх. Так мы с ним получили авторские свидетельства на несколько десятков изобретений в области маховиков и приводов к ним.

А начали с оригинальной маховичной катапульты (для разгона самолетов с авианосцев и тому подобного), и назвали изобретение «Средство для разгона масс». Потому, что действительно разгонялась какая-то масса — самолет, ракета, просто груз и так далее. И на это изобретение пришел запрос из… КГБ. Оказывается, там решили, что это средство для разгона масс… народных. То есть вышедшей на демонстрацию толпы, вроде водомета. Но пришлось разочаровывать «товарищей» с Лубянки.

С Сашей мы скоро сошлись характерами. Он часто приходил ко мне домой, мы занимались наукой и нашими изобретениями. Ну, и «обмывали» свои успехи. Несмотря на разницу в возрасте — ему было около двадцати, а мне — под сорок. Вскоре и мой младший сын Леван, закончив службу в армии, приехал в Москву, где я устроил его на ЗИЛ, как тогда говорили «по лимиту». Леван часто бывал на кафедре и сумел покорить сердце нашей молоденькой красивой сотрудницы — Наташи. Они вскоре поженились, а Леван поступил учиться в наш институт на вечернее отделение. Работал он на ЗИЛе шофером.

Леван был рослым, сильным и красивым юношей. Левану была не очень понятна моя дружба с его ровесником Сашей, и я «признался» ему, что Саша — мой внебрачный сын. Дескать, с маменькой его гулял, еще будучи на студенческой практике в Москве, что совпадало по времени. Позже, когда Леван, да и я сам, познакомились с Сашиной мамой, она оказалась лет на десять старше меня. Леван высказал сомнение в моем отцовстве Саши, но я пояснил, что мне было 19, а ей 29, а это почти одно и то же.

Мы с Сашей вместе ходили в спортзал, даже выезжали в отпуск на отдых. Он с отличием окончил институт; я его взял к себе в аспирантуру и сделал его как бы моим заместителем по всем кафедральным и научным делам. Саша был интересным высоким блондином с высокомерным видом и поведением. Все студенты от него бежали ко мне, пытаясь получить поблажки. Но Саша перехватывал их по дороге и «карал» двойками, приговаривая:

— Нурбей Владимирович добрый, а я вот — злой, злой! — и расправлялся с молодыми бездельниками.

С Сашей мы впервые начали заниматься вариаторами и бесступенчатыми передачами, очень перспективными для автомобилей. Но и супермаховики мы не «забрасывали». На людях Саша со мной был на «вы», ну а «тет на тет» (как любили говорить в Тбилиси), тем более в застолье, он переходил на «ты». И иногда критиковал сурово, в основном, за мягкотелость. Это меня-то — и за мягкотелость! Можно только представить каким жестким человеком был он сам.

Но основная научная работа и тесные взаимоотношения с Сашей еще впереди. А пока не будем забывать, что идет еще поздняя весна 1979 года.

Моня, наконец, развелся с женой, но свободным так и не стал. Капа звонила ему на работу, требовала немедленно явиться домой по той или иной причине. И тот «поджав хвост» бежал, куда ему велели. Оля с Моней начали подрабатывать на аудиторской работе; сейчас эта работа так называется, а в те времена они просто проводили ревизию бухгалтерских документов и их списание. Бухгалтерскую макулатуру вывозили грузовиками. Какое право они имели на эту деятельность — не знаю, вероятнее всего его не было, но зарабатывали прилично. Даже Сашу брали себе в «подмастерья», но потом я запретил уродовать студента.

Работа, а вернее «халтура», снова сблизила Олю с Моней, и в мае месяце Оля объявила мне, что едет отдыхать с Моней на все лето. Сам Моня при этом трусливо прятался от меня, заявив по телефону, что если я разрешу, то они едут, ну, а если нет — так нет! Кстати, телефон нам к тому времени поставили, чему мы с Олей были страшно рады.