Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

С выпивкой дела стали похуже. Коллеги-аспиранты были по моим понятиям трезвенниками, а в комнату Серафима каждый раз заходить было неудобно. Зато я сблизился с Володей Ломовым, тоже не дураком выпить, а, к тому же, каждый вечер мы ходили «кадрить» девушек в парк города Бабушкина.

Ездили мы на электричке — «трехвагонке», которую уже ликвидировали. Она соединяла станции Лосиноостровская и Бескудниково. Нам со станции Институт Пути до Лосинки ехать было недалеко — всего четыре километра, но поезд тащился минут десять, с промежуточной станцией Дзержинская, которую называли обычно Облаевкой, потому, что там поезд облаивали десятки бродячих собак.

Успехов на женском фронте у нас почти не было, потому, что мы перед заходом в парк обычно «брали на грудь», и дело кончалось либо дракой у танцплощадки, либо сном на скамейке с последующим ночным возвращением домой «по шпалам». Володя жил в своей комнате с женой Таней и маленьким сыном Игорьком. Таня не жаловала меня, как очередного друга-алкаша ее мужа. К тому же мы тащили из дома закуску, которой нам обычно нехватало.

И вдруг мне неожиданно повезло. Утром, идя на Опытный завод, я всегда проходил мимо магазина типа сельмага, где продавалось почти все — начиная от водки и заканчивая посудой и телогрейками. И однажды вижу — внизу у магазина стоит грузовик ГАЗ-51, груженый ящиками с водкой и консервами, а вокруг него бегает запыхавшаяся молодая женщина. Она рванулась ко мне и просит:

Парень, помоги разгрузить машину, хорошо заплачу, грузчик запил, собака!

Я никуда не спешил и перетащил ящики в магазин. Женщина, оказавшаяся директором магазина — Валей, как она сама представилась, дала мне за это две бутылки «Московской особой», и попросила иногда помогать ей. Раза два в неделю по утрам приходит машина и каждый раз — трудности с разгрузкой — грузчика не найдешь. На полную ставку брать — работы не найдется, а на эпизодическую никто не соглашается.

Я подумал и согласился. «За» было несколько доводов — во-первых, труда мне это не составляло, и я никуда особенно не спешил по утрам. Во-вторых — две бутылки водки бесплатно на улице не валяются. А еще эта Валя мне понравилась — интересная крепышка-блондинка, смотрит прямо в глаза, да и говорит без экивоков. Называет кошку кошкой, как говорит директор Нифонтов.

Валя попросила меня только отдавать ей бутылочный «бой», желательно с пробкой; пробки в ту пору были алюминиевыми колпачками.

— Ты пробку-то не срывай, а покрути немного и она сама спадет. А потом, как выпил, разбей бутылку, а пробку надень на горлышко и завальцуй хоть ключом или ножичком! — учила она меня. — А я спишу бутылки как транспортный «бой». И тебе будет хорошо — и мне!

Как-то Валя спросила меня, почему я живу в «Пожарке» и чем, вообще, занимаюсь. Я и объяснил ей, как мог, что учусь, дескать, в аспирантуре, науку делаю, а через три года защищу диссертацию и буду кандидатом наук.

— Врешь ты все, — прямо заявила Валя, — если ты ученый, то почему ладони как у слесаря, да и сила такая, что машину за десять минут разгружаешь?

— Да потому, что я — спортсмен-штангист, повезло вам с грузчиком! — смеясь, ответил я.

— И сколько ты будешь получать, когда защитишь свою диссертацию? — без обиняков спросила Валя.

— Ну, смотря, кем работать буду. Зав. лабораторией, например, в ЦНИИСе четыреста рублей получает.

Валя аж присвистнула, заметив, что эта зарплата побольше, чем у министра, опять обвинив меня во лжи.

— Валя, — говорю я ей, — телефон у вас в кабинете, наверное, есть, позвоните в отдел кадров ЦНИИСа и спросите, кем числится у них Гулиа и сколько получает кандидат наук!

— Слушай, Гулия (с ударением на «я»), — как-то вдруг задумчиво проговорила Валя, зашел бы ты ко мне в магазин после работы, часов в восемь. У меня кое-какие шмотки есть, отдам по своей цене! — она показала мне окошечко с решеткой, куда надо постучать, чтобы она вышла и открыла магазин.

Мы до семи работаем, но тут до полвосьмого продавцы крутятся, а к восьми никого не будет. Заходи!

Я еле дождался этих восьми часов, и парадно одетый, даже в галстуке, постучал в окошечко. Занавеска приоткрылась, мелькнуло Валино лицо, и занавеска прикрылась снова. Я пошел ко входу в магазин. Валя отперла замки изнутри, пустила меня и замкнула двери снова. Она была красиво приодета, накрашена и сильно надушена. Запах духов меня всегда брал за живое, а сейчас

— в пустом темном магазине с красивой женщиной рядом — особенно.

Валя провела меня в подсобку в подвальном этаже. Открыла обитую оцинкованным железом дверь и зажгла свет. Комнатка напоминала склад — на полу стояли ящики с дефицитными напитками — коньяком, «Охотничей» водкой, «Московской особой» 8-го цеха (так называемой «Кремлевской»), баночками икры, крабами, печенью трески. Из фруктов я заметил ананасы и плоды манго. На стенах висели дубленки, и в полиэтиленовых мешочках — меховые шапки. Я смотрел на все это, как в музее.

Валя подала мне синтетический (кажется трикотиновый) пуловер красного цвета и белую нейлоновую рубашку. Это в магазинах найти было трудно.

— Деньги после отдашь, когда примеришь, — заявила она, — а сейчас давай обмоем и твои обновки, и знакомство. Ведь ты меня до сих пор на «вы» называешь! Что я — старуха, что ли? Мне всего двадцать пять лет!

Я попытался, было, сказать, что не привык «тыкать» директорам, что я исправлюсь, но она открыла уже початую бутылку коньяка и разлила по рюмкам.

— Давай выпьем на «брудершафт», чтобы мы были друг с другом на «ты»! И даже тогда, когда ты будешь кандидатом наук, — добавила она. Мы чокнулись, скрестились руками и выпили. Потом, как положено, поцеловались. Я заметил, что поцелуй ее, был отнюдь не дружеским. Мы выпили еще, и еще раз на брудершафт, сильно задержавшись в поцелуе. Я обнял Валю и, заметив в углу комнаты какие-то ткани на полу, поволок ее туда.

— Ты что, ты что, — смеясь, говорила Валя — туда нельзя, ты же меня изваляешь всю — это мешки!

Валя быстро освободилась из моих объятий, погасила большой свет, оставив лампочку аварийного освещения. Потом, взяв меня за руку, подвела к письменному столу у стены, стала лицом к нему и наклонилась, положив локти на стол. Я стоял позади нее, ничего не понимая. Тогда она, тихо похохатывая, задрала себе юбку сзади и приспустила трусы.

— Теперь догадался? — проворковала она, обернувшись.

К своему стыду, догадался я только сейчас. Мой небольшой опыт сексуальной жизни не включал в себя такой удобной, естественной и практичной позы. В какой-то из «самиздатовских» книг по сексу еще в детстве я прочел, что единственно правильной позой при совокуплении является такая, когда «женщина лежит на спине, а мужчина — на ней, обернувшись к ней лицом. Все остальные позы — скотские и содомические». Ну, жена — ладно, она девушкой была, это я ее должен был учить, но Настя — неужели она тоже не знала этих милых, прекрасных и удобных «содомических» поз! Темнота, я темнота — двенадцать часов ночи — как любил говорить Лукьяныч!