Эрвин Полле - Четыре жизни. 1. Ученик

Следующая остановка — город Соликамск, место жительства дяди Роберта. Как сейчас помню, выскакивает из дома дядя Роберт, здесь же случайно оказался дядя Отто. Сработал эффект неожиданности, вообще папа любил ездить в гости без предупреждений, но ведь резкие положительные эмоции тоже способны вызвать сердечный приступ.

Соликамск — город, широко разбросанный по холмам, в своё время строился прямо на соляных копях. Там и сям видны купола церквей, уж не знаю, какие склады или архивы в то время в них располагались. Дома, преимущественно, частные одноэтажные. Старина проявляется во множестве деталей: то попадёшь на клочок булыжной мостовой, то увидишь на частном доме необычный флюгер прошлых веков, то удивительно красивые поросшие мхом резные наличники, то двухэтажный дом, наполовину вросший в землю. Везде деревянные тротуары, так характерные для утопающих в грязи регионов России.

Контрастом старинному Соликамску является расположенный в нескольких километрах город Боровск. Послевоенный город застроен 4–5 этажными домами, дороги асфальтированы, построено несколько предприятий военно-промышленного комплекса, на одном из них, радиотехническом заводе, работал начальником цеха дядя Роберт.

На обратном пути вместе с дядей Отто остановились у него дома в городе Кизел. Ещё один, после Копейска, типичный шахтёрский город с терриконами, перемежающимися с двухэтажными бараками. В плане реструктуризации угольной отрасли нерентабельные шахты Кизела подлежат первоочередному закрытию. Высокие московские лбы покрылись морщинами в поисках решения проблемы трудоустройства шахтёров.

По дороге домой рано утром в Березниках нас встречали два сокурсника родителей: Лишке и «Женька» Вагнер (в будущем академик, ректор Пермского мединститута).

У меня и в мыслях не было, что через полтора месяца наша семья снова поменяет место жительства, 8-й класс я буду начинать (и опять с опозданием) в новой школе.

1955–1958 гг.

Родители вновь переехали, на этот раз из областного центра в горняцкий городок Текели, растянувшийся на 23 км вдоль ущелий Джунгарского Алатау. В шахтах добывается руда, на свинцово-цинковом комбинате (хозяин города) из неё выделяют чистые металлы, причём не только титульные. В Текели я впервые столкнулся с таким страшным природным явлением, как сель. Сидим в школе на уроках, несколько часов идёт дождь. В окно уже не видно земли. Срочно распустили учеников по домам. В нашем доме вода вошла в подъезд. К счастью, подъём воды остановился на уровне первого этажа (метра полтора от земли). Ночью селевой поток снёс в речку 18 домов с людьми в другом районе города (на втором кордоне), никто не мог точно подсчитать количество жертв. Территория вокруг нашего дома утром была покрыта метровым слоем плотной грязи. СМИ «не заметили» трагедию.

Седьмая по счёту школа, пристальное внимание к новичку как со стороны педагогов (кругозор, не характерный для учеников данной школы, о чём публично говорил директор Силуков на общем собрании восьмых-десятых классов), так и одноклассников.

Класс 8 «В», ближе к выпуску количество старшеклассников будет уменьшаться: три восьмых класса, 2 девятых, один десятый. Сижу на одной парте с Геной (фамилию забыл), на 2 года старше меня, учился слабо, но существенно повлиял на моё развитие. Внешность предельно средняя, ничем не выделяющая его из окружения. Гена был активным участником художественной самодеятельности, причём не школьной, а в рабочем клубе. Мы с ним разыгрывали на сцене интермедию из репертуара Аркадия Райкина «Макинтош», в которой главным для горе-руководителя был не факт, что полностью сгорела государственная дача, а то, что он забыл там свой макинтош. Гена — первый критик и режиссёр, когда я готовил для сцены опять же подражание Райкину «Монолог современного Хлестакова» Владимира Полякова. Поразил моё детско-юношеское воображение Гена тем, что «трахал» учительницу химии (крупная бабёнка, лет 25, с широкой задницей). Не забуду, как в перерыве школьного танцевального вечера мы зашли в кабинет химии и Гена: «Машка! Принеси что-нибудь пожрать!» Покраснели двое: я и учительница, Гена демонстрировал роль некоего «хозяина гарема», причём в хамской манере. У меня эмоциональный шок, на уроках учительница постоянно к Гене придиралась (сидели-то мы на первой парте, у неё под носом). Никогда прежде я даже не задумывался о возможности половых контактов между учительницами и школьниками, даже если ученикам 16–17 лет. Гена из малообеспеченной семьи, начал работать и перешёл в вечернюю школу. Наши контакты постепенно прекратились, через несколько лет я видел его в солдатской военной форме, приехавшего в отпуск из Новосибирска, основной темой рассказов было, сколько офицерских жён он «поимел».

14-15 лет — пробуждение мужского начала, появляется внутреннее стремление (возможно, не совсем осознанное) показать себя окружению помимо учёбы участием в общественной жизни, художественной самодеятельности. Но 90 % времени школьных вечеров — танцы, а вот здесь я не умел ничего, стыдно даже пытаться (танцы-то были парные, не топтались, как сейчас, каждый сам по себе). Хочется веселиться со всеми, а не сидеть бабаем у стенки (распространённое среди ребят явление). Девушки класса проявили инициативу, прорвали некоторую застенчивость и спасибо им за это. Я не сопротивлялся учёбе танцам. Вальс, фокстрот, танго, краковяк, полька, падеграс, падекатр — стандартный набор на вечерах отдыха средней школы N5 в середине 50-х. Месяца через 3–4 хорошо ли, плохо ли, но освоил танцы и уже старался не пропускать ни один (с дамским вальсом проблем также не было). Кстати, с тех времён завёл правило приглашать на танец девушку, женщину только тогда, когда глазами получишь согласие (противно смотреть, как иной раз мужики тащат женщин за руку на танец, перебирая одну за другой, пока кто-то не согласится).

Активист обучения танцам — Тамара Анищенко. Постепенно мы начали «ходить», так было принято называть постоянные молодёжные пары, чуть позже появился термин «дружить». Тамара, дочь завуча школы, жила в соседнем доме, и мы двигались в школу и возвращались вместе, а до школы всего-то метров 300. Дарил мелкие подарки, и говорили, говорили…

Первой забила тревогу обычно спокойная бабушка, что меня очень удивило, родители наблюдали развитие наших отношений внешне индифферентно. А бабушке не нравилось, что Тамара на два с лишним года старше и сбивает с толку любимого внука. Безусловно, 15-летний парень и 17-летняя девушка не совсем подходящая пара, но в юношеском угаре это не понятно. Весну и осень 1956 г. мы много вместе ездили на велосипедах, вставали в 6:30 и катались минимум полтора часа до уроков, чаще Тамара сидела на раме моего велосипеда, что переполняло душу внутренней гордостью и одновременно бесило бабушку, если случайно в окно она видела эту картину.