Эрвин Полле - Четыре жизни. 1. Ученик

Основную долю экспериментальной части дипломной работы во втором семестре 5-го курса я выполнял на приборах Сибирского физико-технического института в лаборатории спектроскопии, управляемой профессором Натальей Александровной Прилежаевой. Подготовку материалов и обработку результатов проводил на кафедре органической химии университета, дипломный руководитель — доцент Галина Лазаревна Рыжова. Количество расчётов, пусть и элементарных, при обработке спектральных характеристик резко увеличилось. На кафедре появился первый известный мне арифмометр «Феликс», на котором дипломники работали, когда его освобождали аспиранты и научные сотрудники. «Феликс» казался чудом, позволял считать в несколько раз быстрее, чем вручную, не требовал напряжения внимания. Примитивный «Феликс» обладал такими достоинствами, как надёжность и «дуракоустойчивость». Арифмометр без проблем таскали в сумках, «балетках» в студенческое общежитие, сообща пользовались, роняли на пол в суматохе «общаги», но «Феликс» продолжал работать. Может быть поэтому «Феликс» до сих пор встречается в лабораториях, пережив многие более совершенные варианты механических арифмометров.

Задолго до завершения дипломной работы началась эпопея с распределением. И опять рядом замаячил КГБ. На первых двух курсах я вспоминал о КГБ, только появляясь на каникулах в родительском доме. Весной 1960 г. жёсткое напоминание о тех, «кто не дремлет», появилось в виде дополнительно подселенного в комнату общежития восстановленного студента 4-го курса Соловьёва (см. «2-й курс»).

Раз за разом начали вызывать меня в 1-й отдел и офицер КГБ (уровня майора, подполковника) настойчиво уговаривал распределиться «в органы». Звание лейтенанта, пайковые, школа КГБ в Воронеже (?), работа на химических комбинатах. Ужас кролика перед удавом. Никакие доводы не воспринимались. Наконец, «запустил Берлагу» — рассказал о тёте Вельде в Канаде и о регулярной переписке с ней (фактически, в то время папа с мамой боялись переписки с неожиданно «воскресшей» тётей Вельдой, контакты шли через тётю Марту). Шёл 1963 год. Связи с заграницей всё ещё боялись как огня. Аргумент сработал. От меня отстали, предупредив о неразглашении факта и содержания душещипательных бесед. Рассчитывал, отстали навсегда. Ошибся.

О тех давних контактах с чекистами в ноябре 2004 г. неожиданно напомнил сокурсник Эдик Антипенко, исчезнувший из моего поля зрения сразу после окончания университета, один раз встречались на пьянке сокурсников в 1973 г., т. е. более 30 лет назад. За «рюмкой чая», Эдик, ничего не знавший о моей вербовке, рассказал, как в 1963 г. его «добровольно-принудительно» распределили в КГБ. Как целый год мать, главный бухгалтер Сибирского военного округа, через министра обороны СССР выцарапывала сыночка из ведомства последователей Дзержинского, Ежова, Берии, но смогла лишь перевести в систему минсредмаша (атомная промышленность), детище того же Берия. Правда, работал Эдик как химик.

Появились варианты распределения в геологические структуры, им, как и КГБ, нужны мужики (а где их на химфаке взять?). Путешествовать люблю с детства, природу обожаю, но 6–7 месяцев вдали от дома и семьи не для меня.

Появилось 8 мест на современный Омский завод синтетического каучука. Решили с Ниной податься в Омск, возникла жёсткая конкуренция среди выпускников. Желающих работать в Омске оказалось раза в два больше.

1958–1963 гг. Томск. Студент.

Последней в университете сессии предшествовала защита дипломных работ, мне записали рекомендацию в аспирантуру, хотя подобное продолжение учёбы «в мыслях не держал». И вообще аспирантура в наши с Ниной планы не входила.

Появился проректор Алтайского политехнического института с заявкой на 3-х выпускников. Имелось в виду всех трёх подготовить в целевой аспирантуре при ТГУ, с тем, чтобы Барнаул через 3 года получил молодых кандидатов наук.

Последовали нудные уговоры на разных уровнях (и «покупатель», и деканат, и сокурсники). Один из основных доводов: мы закрываем возможность распределиться в Омск выпускникам, имеющим более низкий средний балл. Уступили! Распределены в Барнаул мы с Ниной и Женя Чернов.

Вектор движения по жизни в очередной раз скорректирован в мае 1963 г. Слава богу, не так круто как в августе 1958 г. Завершается моя жизнь. Трудно, скорей бессмысленно, оценивать правильность нашего с Ниной решения отдать предпочтение науке, работе в институте перед производством. Что-то есть в моём характере самоедское, так как периодически пытаюсь критически осмысливать правильность давно принятых решений. Если зигзаг 1958 г. до сих пор вызывает неприятные ощущения (чувствую, как врач мог достигнуть лучшей самореализации и принести больше пользы людям), то поворот 1963 г. вспоминаю без сожаления, тем более, что закончил профессиональную трудовую деятельность на промышленном гиганте.

Государственные экзамены по органической химии и истории КПСС сданы отлично, оценки зачтены как вступительные в аспирантуру. Третий экзамен — иностранный язык. Мы с Ниной справились (я — английский, она — немецкий), а Женя не смог. И ещё несколько лет для Жени английский язык был непреодолимым барьером, Алтайский политехнический институт о нём «забыл» и Женя до 2006 г. работал на кафедре, которую окончил.

Выпускной вечер, на мой взгляд, прошёл достаточно скромно и не очень весело, похоже, все друг другу за пять лет надоели. В отличие от школьного выпускного бала, здесь большинство озабочено личной жизнью (поисками семейного партнёра, отнюдь не последующей учёбой или работой).

Не успели оформить приёмные документы в аспирантуру, как трагическая телеграмма из Бийска изменила первоначальные планы «на лето», умерла бабушка, большую часть жизни заменявшая Нине мать.

Бабушка Нины умерла в одиночестве в избушке с земляным полом при шести живых детях . Бабушка из алтайских кержаков, в 17 лет Ефим Березовский взял её в жёны не по любви, а угоном за 300 км. Чета Березовских вырастила 8 детей (6 ушли на фронт, два сына погибли). Бабушка жила трудно всю жизнь, даже в пожилом возрасте дед Ефим Березовский, старовер с широкой окладистой бородой, гонял её с поленом вокруг избушки. И всё равно я трудно воспринимал её личный рассказ, что бабушка плясала, когда умер муж. Запомнил хитрую улыбку бабушки, когда стелила нам на земляном полу, вся внутренность избушки вместе с печкой и бабушкиным топчаном не превышала 10 квадратных метров. Близки мы с Ниной до женитьбы не были, но у бабушки, по-видимому, было особое мнение.